Павел Астахов - Квартира

— Спасибо, но чужих заслуг на себя не возьму, — улыбнулся Артем. — Естественно, всех этих деталей и подробностей я прежде не знал. Просто у нас в доме есть жилец, и вот она — профессионал. Точнее, ее муж был известным, даже, наверное, великим архитектором.

— Вот как?! Кто же эта жилец, позвольте узнать? — в тон собеседнику спросил министр.

— Варвара Штольц. Вдова архитектора.

Министр стремительно стащил и начал протирать очки.

— Позвольте, она действительно живет в вашем доме? И сам Штольц жил там же? Очень интересно… — снова надел очки и стремительно сделал новую запись в тетради министр.

— Да, старик Штольц тоже творил у нас в доме, — сострил Павлов.

Министр замер.

— Я не вижу оснований издеваться над памятью великого архитектора, господин адвокат! — резко осадил он Артема.

Павлов опешил. Он совсем не ожидал услышать в голосе милого и мягкого руководителя отечественной культуры этих звенящих ноток. Но… так бывает: воспитанный и приятный собеседник может оказаться жестким переговорщиком.

— Извините.

— Не за что. Просите прощения у его вдовы. Однако, господин адвокат, мне странно, что вы начали наш разговор с перечисления всех архитектурных ценностей, которые сумели отыскать в вашем здании.

Артем непонимающе моргнул. Вся его семиминутная, щедро усыпанная архитектурными терминами речь в секунду улетела коту под хвост. А министр уже переходил к основному возражению:

— Вместо этого надо было подумать о более ценном. Я имею в виду людей. Штольц оказал значительное влияние на российскую архитектурную школу, хотя сам придерживался всегда классической римской традиции. Но тот факт, что его мастерская и квартира находятся в вашем доме, — это уже само по себе уникально. С этого надо было начинать разговор, Артемий Андреевич!

Павлов был обескуражен. Вроде бы он и добился нужного результата, но совершенно иначе, чем предполагал. Так бывает в судебных процессах. Выстраиваешь железобетонную позицию. Приводишь аргументы. Выкладываешь доказательства. А судья либо морщится, либо, напротив, хитро ухмыляется. А потом в решении тебя огорошивает:

— В иске о признании договора недействительным отказать!

И адвокат внутренне падает в обморок, а мудрый вершитель правосудия, сделав паузу, добивает:

— Признать договор незаключенным!!! — и, эффектно хлопнув папкой с решением, под тяжкий вздох ответчиков удаляется.

Вроде бы ты и выиграл, потому что задача «повалить» договор решена. Он уничтожен. Но, с другой стороны, победу праздновать стыдно. Судья не воспринял твоих аргументов, а просто увидел другие — лежавшие на поверхности. То же произошло и сейчас, и министр, совершенно уничтожив аргументы Павлова, давал ему иные — еще более эффективные.

— Итак, господин адвокат, — строго чеканил министр, — считайте, что решение о признании дома памятником архитектуры и историческим наследием принято. Штольц и его вклад в наше национальное искусство должны быть оценены. Сейчас я отдам соответствующие распоряжения.

Адвокату оставалось только слушать.

— Также в ближайшее время мы установим памятную доску на дом Штольца. Спасибо, что помогли нам восстановить историческую справедливость.

Министр сдержанно улыбнулся, встал и протянул Павлову сухую руку.

— Благодарю вас, господин министр, — так же сдержанно ответил Артем.

Оба практически синхронно наклонили головы.

Через четверть часа Жучкову позвонил специалист из Всероссийского общества охраны памятников истории и культуры.

— Александр Дмитриевич?

— Да, — растерянно моргнул Жучков.

— Насколько нам известно, вы практически начали плановый капитальный ремонт здания, находящегося под охраной государства.

— Чего?

Специалист язвительно усмехнулся; уже это невольно вырвавшееся просторечие говорило само за себя: он имеет дело с невеждой.

— Ну-у, Александр Дмитриевич, я так понимаю, что «Правила ведения работ по реставрации, консервации и ремонту памятников истории и культуры», установленные Министерством культуры Российской Федерации, вам не знакомы.

— Чего-чего? — снова не понял Жучков.

Специалист развеселился:

— Небось таджиков с монтировками нагнали?

Жучков похолодел. Он уже понял, что «попал»; как — непонятно, но попал…

— Немедленно остановить все! — жестко распорядился специалист. — Иначе ответите за каждый разрушенный элемент лепнины. Вам понятно?

Жучков энергично закивал: ему не было понятно, ему было страшно.

— Я еще раз спрашиваю…

— Понятно, понятно… — глотнул Жучков. — Таджиков сниму, работы остановлю.

И понятно, что почти такой же, по сути, разговор произошел через пяток минут — уже с Поклонским.

— Какое общество? — не сразу сообразил Гор Михайлович. — Всероссийское? Да ты бредишь, Сан Митрич! Кто с ними считается? Приказ Минкульта? Ты точно узнал? Откуда информация? И они тоже тебе звонили?

Гор Михайлович повернулся к прекрасно слышавшему разговор финансисту.

— Что скажешь, Сорос?

Лев Давидович недобро усмехнулся:

— Ну… со Всероссийским обществом никто особо не считается… но вот министр… министр может и Самому наябедничать. Он вхож.

Поклонский на секунду впал в ступор: такого наглого кидалова он еще не переживал, и тут же кинулся звонить Ковтуну.

— Откуда информация? — сразу спросил заинтересованный в проекте лично министр. — Из Минкульта звонили? А давно? Только что?

Но лишь когда из его личного факса выползла копия приказа министра культуры, Ковтун до конца поверил, что это — всерьез.

«Павлов… больше некому!»

Егор Кузьмич откинулся в кресле и прикрыл глаза; он впервые не знал, что делать.

Собственно, потеря этого объекта сама по себе фатальной не была. Ковтуну доводилось и больше терять. Не слишком убийственным было и создание Сенатом комиссии с целью проверки этой сферы экономики, а значит, и министерства Ковтуна. Егор Кузьмич имел средства откупиться даже от нескольких таких комиссий. Фатальной была чрезмерная информированность адвоката Павлова. Уже по его лицу — тогда, перед прощанием без прощания — Ковтун понял: этот пойдет до конца. По сути, Артем уже пошел до конца, и Ковтун уже пару-тройку дней сталкивался с тем неприятным фактом, что начала всплывать информация, вовсе не предназначенная для чужих.

Егор Кузьмич на мгновение представил себе, что́ начнется, когда такие, как Жучков, начнут покаянно развешивать грязное белье бизнеса на людях, и застонал. Убийство одноклассника, наем бандформирования для выдавливания жильцов, насильственное выселение из дома вдовы уважаемого советского архитектора, фактически мировой звезды, взрыв баллона на крыше, что можно объявить и терактом… — теперь на Егора Кузьмича можно было валить все. Были бы заинтересованные в том, недружественные Ковтуну силы. А они, эти недружественные заинтересованные силы, были — как у всякого крупного хозяйственника.