Вячеслав Денисов - Доклад Генпрокурору

Через четверть часа она под сказанным ставила подпись в протоколе и делала это столь решительно, что покрасневший от унижения управдом лишь качал головой и почему-то прятал от присутствующих взгляд.

– Вот оно как? – пробормотал управдом, взгляд его потемнел, и Кряжин мгновенно устремил к нему свое внимание. – Тогда расскажи еще и о том, как ты в одном халате выбежала на улицу. О машине расскажи. Что ты молчишь? Или не хочешь брать на себя больше, чем кажется достаточным?

– Какая машина, Вера Анатольевна? – придавил Иван Дмитриевич.

Верка стрельнула глазами в сторону ухажера и выдавила:

– Мне этот человек показался знакомым. Однако я и сейчас вспомнить не могу, где его видела. Походка какая-то...

– Схожая, да?

– Да. Но я не понимала, с чьей. Этот подлец Тимофеев говорит: «В милицию надо бы сообщить, никак стреляли», а сам ноги с постели не опустил. А я халат накинула, мусорное ведро прихватила и на улицу выбежала. Напротив арки машина стояла, красная. На «девятку» похожа, только две двери. Тот, что в пиджаке, в нее и запрыгнул. На пассажирское сиденье.

– Номера?

– Какие номера? – возмутилась Верка. – Во-первых, не видно ни зги, во-вторых не было номеров. Это я сразу заметила, что на красном фоне белой полоски не видно. А номера хотела запомнить, ей-богу. Единственное, что в глаза бросилось, это колеса. Знаете, они как у всех, только такое впечатление, что не на дисках, а на спицах, как велосипед или мотоцикл.

– Ну, вы тут занимайтесь, – поспешил следователь. – В случае необходимости я вас вызову. А вы, Вера Анатольевна, повспоминайте, пожалуйста. Быть может, что-нибудь еще вспомните. Важно это, поймите. Очень важно.

Усаживаясь в «Волгу», Кряжин заметил, как из последнего подъезда с пакетами в руках выбежала Семиряжская и заспешила ко второму подъезду. К тому, где на четвертом этаже располагается сороковая квартира.

Утром следующего дня, едва Иван Дмитриевич вернулся в кабинет после разговора со Смагиным, ему поступил звонок из криминалистической лаборатории.

– Слушаю, – возбужденно, словно от данного сообщения полностью зависел исход дела, выдохнул в трубку Кряжин.

– Иван Дмитриевич, – раздался знакомый голос. – Это Молибога. Уж не знаю, порадует вас новость или огорчит.

– Не тяни, – по-хорошему посоветовал следователь.

Молибога продышался, словно остановился передохнуть между девятым и десятым этажами своего дома (Кряжину было известно, что у Николая первые признаки астмы), и зашуршал бумагами.

– Готово заключение биохимического исследования образца крови Варанова. У него первая группа крови, резус фактор положительный. Словом, полное совпадение с образцами крови Оресьева. За одним небольшим исключением.

– Ну? – насторожился Иван Дмитриевич.

– В образце крови Варанова обнаружены возбудители заболевания, вызывающего синдром приобретенного иммунодефицита. У Варанова СПИД, Иван.

– Черт побери... – выдохнул Кряжин.

Молибога, поняв, что восторга сообщение следователю не прибавило, поспешил сообщить, что заключение принесет через четверть часа, и повесил трубку.

– Черт побери, – повторил Иван Дмитриевич, теперь уже не в сердцах, а с пониманием дела. Обнаружив в руке нудно пищащую трубку, он опустил ее на рычаг и скрестил на груди руки. В этом состоянии его и застал первый помощник Генерального Елец. Владимир Олегович человеком был неплохим, и это признавали все, кто ни разу не сталкивался с ситуацией, когда Ельцу приходилось выбирать между горькой правдой и сладкой ложью. Народная мудрость категорично предупреждает о невозможности делать то, о чем после обеда нельзя было бы поболтать с людьми. Характеристику Ельцу Кряжин дал уже давно, пользуясь той же народной мудростью. Мало того, что Ельцу не о чем было с людьми поболтать, самим людям также следовало избегать болтовни с Ельцом.

Кряжин знал: Генеральный Ельца недолюбливает, как недолюбливает лесть и чрезмерное усердие при информировании начальства. Проще говоря – доносы, которые Генеральный также не мог терпеть. Но, как и всякий начальник, хоть и старался держаться от Ельца подальше, от себя его не гнал. У любого начальника всегда должен быть кто-то, кто будет вызывать гнев масс. В конкретном случае – коллектива.

«Это все Елец налгал, – говорят о факте проявления излишней строгости Генерального. – Генеральному без этого дел хватает».

Какую высокую инстанцию ни затронь, сколь уважаема и почетна она ни была бы, в ней всегда найдутся подлецы и корыстолюбцы. В некотором смысле не является исключением из общих правил и Генеральная прокуратура. Было бы удивительно, если бы, наоборот, явилась. Тогда она поставила бы под вопрос сам принцип деления человечества на порядочных и бесчестных. В судах, например, говорят, взятки берут и председателям судов пятки лижут. И следует заметить, что не каждый председатель, каким бы законопослушным и высокоморальным он ни был, не всегда спешит подобного лизуна прижать ногой прежде, чем он начнет кусаться. Говорят также, что многие председатели от этого страдают. Но суды – разговор особый, и отношение у Генерального к судам особое. Он до сих пор не может смириться с тем, что Россия – единственная в мире страна, где судей набирают по объявлениям в газетах. Но эти разочарования – дело Генерального, а речь в данном случае идет о той минуте, когда в кабинет старшего следователя Кряжина вошел первый помощник Генерального Елец.

– Иван Дмитриевич, я с областным прокурором уже связался, вас встретят.

Кряжин поднял на второе лицо в прокуратуре взгляд и беспомощно поморщился.

– Где встретят?

– В Новосибирске. Там за областного некто Пащенко, скользкий тип, я вам скажу – будьте осторожны. Он встретит вас в Новосибирске, в соседней области, чтобы вам не мотаться на автобусе по дорогам Сибири.

Кряжин поблагодарил, Елец вышел.

«Чего это ты, парень, так внимателен?» – подозрительность следователя всегда возьмет верх над истым чувством благодарности. Но в данном случае дело было не в профессиональной мании преследования Кряжина, а в его достаточной осведомленности о мотивации поведения первого зама. Елец – человек без принципов. Он только что сделал личный вклад в общее дело. Если это дело выгорит – есть повод заметить, что в нем поучаствовал и он. Если прогорит – основание заявить, что он все предпосылки для обратного создал.

«Как же так?» – задумался Кряжин о деле.

Этого не может быть. Точнее, как следует из последних событий, – может, но не должно.

Какой-то замкнутый круг! Если бы кровь в машине была не Варанова, тогда версия о заказном убийстве продолжала бы жить. Если бы кровь Оресьева совпадала с варановской, тогда следовало бы вспомнить, что люди с первой группой крови и положительным резус-фактором составляют треть населения земного шара и обнаружение ее в машине Оресьева не есть доказательство причастности Иннокентия Игнатьевича к убийству. Или же, вообще, встроить соображение относительно того, что вся кровь в машине – депутатская, народная.