Владимир Колычев - Тревожит память былую рану

Лайма скользнула по нему презрительным взглядом, но с интересом посмотрела на его напарника.

– Вы, парни, наверное, только начинаете? – с язвительной насмешкой спросила она.

– В смысле, начинаем? – спросил чернявый.

Голос густой, глубокий, с приятной хрипотцой. Лайма ощутила, как по спине теплой томительной волной пробежали мурашки.

– В смысле, кто плохо начинает, тот плохо кончает... А ты можешь кончить прямо сейчас, – леденящим взглядом обдала его Лайма.

– Это ты о чем? – напрягся парень.

– О том, что из-за вас я упустила добычу.

– Какую добычу? – вздернулся бритоголовый.

– Заткнись! – даже не глянув на него, бросила Лайма.

И парень затих – верный признак, что испугался.

– А ты знай, что нельзя наезжать на женщин в дорогих машинах. Потому что у них могут оказаться могущественные покровители. Которые могут оторвать яйца и тебе, и твоей крыше... Да и нет у вас крыши. Залетные вы...

– Кто тебе такое сказал? – оскорбленно протянул бритоголовый.

– Сама вижу... Нет у вас опыта...

– Много ты знаешь, – сердито посмотрел на девушку чернявый.

– Знаю, – с ухмылкой ответила Лайма.

– И кто у тебя покровитель? – спросил бритоголовый.

– А сама себе крутая... Ладно, раз уж вы мне помешали, спешить мне, в общем-то, некуда. Так что можно по бокалу пива... За ваш счет. Это вместо штрафа.

– Ну, если по бокалу, то можно, – взглядом заигрывающего человека посмотрел на Лайму чернявый.

Его, как оказалось, звали Никитой. У бритоголового была кличка – Перец. За рулем старенького «БМВ» обнаружился еще и третий браток. Вадик. Долговязый, рыхлолицый, длиннорукий, молчаливый.

В летнем кафе посреди липовой аллеи было шумно: народ сновал туда-сюда, дети бегали-кричали. Но спокойно. Менты и проблемы где-то далеко-далеко.

– Давно подставами промышляете? – с интересом глядя на Никиту, спросила Лайма.

– Ты же сама сказала, что недавно, – насмешливо отозвался он.

Ей нравилось, что парень раздевает ее глазами – неторопливо, степенно, будто смакуя процесс снятия одежды.

– Ну а конкретно?

– Да вторую неделю уже...

– И как успехи?

– Да так себе...

– Крыша есть?

– Зачем?

– Нарветесь по-крупному, башку открутят.

– Ну, есть у меня тут один друг, в авторитете. Мы с ним срок мотали, корешились, все такое. Если что, он меня прикроет...

– Знаешь, сколько здесь таких в авторитете?

– Ну, если честно, я на Фокса не очень полагаюсь, – пожал плечами Никита. – Больше сам на себя, если вдруг что, сами ответку дадим...

– Есть чем?

– Найдем... А ты кто такая? Все вопросы задаешь, а про себя ни слова...

– Ну почему ни слова? Сказала же, крутая, – насмешливо сказал Перец.

– Правильно сказала, чилийский ты мой, – саркастически глянула на парня Лайма.

– Почему чилийский? – не понял парень.

– Да потому что болгарский перец – сладкий, а чилийский – горький... Это хорошо, что ты горький, мне нравится...

– Да? Может, мы замутим с тобой, ну раз такое дело? – осклабился Перец.

– Ты же не хочешь, чтобы я назвала тебя Стручком? – язвительно улыбнулась Лайма.

– Э-э... не надо, – стушевался парень.

– Тогда не надо со мной мутить, ладно?

– Ну, я же так сказал...

– Лучше молчи. За умного сойдешь.

– Гы! – ощерился Вадик.

– Тачка у тебя не хилая, – издалека зашел на повторный круг Никита.

– Да, и дом с наворотами, – хищно сощурилась Лайма. Потому что реальными делами занимаюсь.

– Что за дела?

– Никита, ты же срок мотал, а такие вопросы задаешь... Сама все расскажу. Если захочу...

После того как погибли Джинн и Леон, Лайма чувствовала себя как дерево с ободранной корой. Вроде бы и силы есть, и кора новая нарасти может, а все равно неуютно. Егор помог ей, обогрел, но чувства защищенности не дал. Потому что разные у них интересы. Вырыл он топор войны и снова в землю закопал, а ей неймется – ее от спокойной жизни мутит. Да и добра после покойного Альбиноса столько осталось, что жаба душит бросать все это на произвол.

Были у нее люди, из которых она могла составить крепкую добротную охрану для себя. В общем-то, она этим занималась. Но все это не то. Ей нужны были такие отморозки, как Джинн и Леон, чтобы за нее и в огонь, и в воду. Вернее, какими они были раньше, пока не скурвились... И, похоже, она нашла то, что искала. Никита еще толком не знает, чем заняться, но его подход к делу конкретный – только криминал, и ничего другого.

– Так еще и мы захотеть должны, – пытливо посмотрел на Лайму Никита.

– А я вам что, работу предлагаю?

– А ты предложи... Что за добычу ты упустила?

– Да есть одна проблема...

Лайма упустила Ингу и Нику, но это удручало ее не очень. В конце концов, свет клином на них не сошелся, и вовсе не обязательно торопить события. Не получится достать их здесь, в Москве, можно будет вылететь в Новосибирск. Адрес, где прописана Ника, Лайма знала. Да и номер «Лексуса» известен. В общем, никуда эта парочка от нее не денется...

– Ну, мы бы могли ею заняться, – растягивая слова, сказал Никита. – Если в этом будет смысл...

– Смысл будет. И деньги хорошие, и девочки самые лучшие...

– А стволы дашь?

– Вау! Мне нравятся твои заявки, Никита! – восторженно посмотрела на парня Лайма.

– Ну, заявку еще выполнить надо.

– Тебе какие стволы больше нравятся, легальные или темные?

– Легальные, это как?

– Лицензия, разрешение...

– А можешь устроить?

– Запросто.

– А темные?

– И с этим легко... Только смысла пока нет.

– А что, может, появиться?

– Вообще-то, свои проблемы я решаю сама. Но иногда мне нужно, чтобы кто-то на подхвате стоял...

– Ну, я больше привык первую скрипку играть.

– Первая скрипка всегда после дирижерской палочки...

– И у кого эта палочка?

– Разумеется, у меня.

– У меня тоже есть... – скабрезно усмехнулся парень.

– Я – дирижер, ты – палочка. Думаю, споемся, – в том же духе отозвалась девушка.

Лайма не хотела изменять Егору. И, пожалуй, она будет держаться до последнего, как Москва в сорок первом... Но как бы Никита не стал для нее Наполеоном, которому Москва все же покорилась.

Темная сторона сознания щупальцами обвила светлую, наседала на нее всей своей тяжестью, душила, требовала. Вероника с ненавистью смотрела на мать.

– Тебе что, денег жалко? – заорала она.

– Денег не жалко... – в ужасе смотрела на дочь Инга. – Я все деньги отдам, чтобы тебя вылечить!

– Ты меня уже лечишь! Грузишь меня, как будто я лохушка какая-то!.. Может, мне на панель выйти, а? Пойду снимусь, на дозу заработаю! Ты этого хочешь?

– Ника, пойми, тебе нужно лечение. Я уже договорилась, завтра мы поедем в клинику, там тебя вылечат.

– А я хочу туда?

– Хочешь... Должна хотеть...

– Не хочу... Но я лягу... Но это же будет завтра! А сегодня ты сходишь и купишь мне «чек»!