Андрей Троицкий - Крестная дочь

– Я только хотела, – начала Панова. Как глупо, она даже не придумала ни одного убедительного слова в свое оправдание. – Я ждала своего инструктора. И задремала на диване. Услышала ваши голоса и…

– Что ты услышала? Конкретнее?

– Ничего такого. Я не прислушивалась. Кто-то разговаривает и все.

– Вы оказались настолько деликатны, что решили выйти в окно, – продолжил Суханов. – Чтобы не мешать чужому разговору.

Панова силилась придумать какую-то спасительную фразу, короткий монолог, который убедит этих людей в том, что она не слышала ни слова из их разговора, а если и слышала, то с перепугу все забыла. Но спасительных слов не нашлось. Суханов, сунув пистолет под ремень, сделал несколько шагов вперед, сорвал с плеча сумочку, расстегнув клапан, внимательно осмотрел ее содержимое и положил сумку на подоконник. Отступив на прежнее место, посмотрел в глаза Зубову. Панова поняла, что в эту самую секунду решается ее судьба, точнее, ее судьба уже решена, за несколько коротких секунд, с того самого мгновения, когда свет в комнате загорелся, Зубов уже принял какое-то решение. Суханов вытащил пистолет из-под ремня, оглянулся на Лену и снова заглянул в глазу Зубову.

– Нет, – сказал Зубов, отвечая на так и не прозвучавший вопрос. – Нет. Мы возьмем ее собой.

– Но, командир…

– Мы возьмем ее на борт, – твердо повторил Зубов.

– Это же похищение, – проблеяла Панова. – Вы ответите…

– Заткнись, сука, – Суханов посмотрел на нее с такой лютой злобой, что от страха кожа на спине пошла пупырышками, на лбу выступили капли холодного пота. – Будешь открывать пасть, когда тебя спросят. Но не чаще.

– Я пошел к самолету, – сказал Зубов. – Вылет через двадцать минут. Подходите, когда я запущу двигатель.

Он вышел из комнаты. Панова видела через окно фигуру инструктора. Повесив на плечи две огромные сумки, ссутулившись под их тяжестью, он уходил в темноту летного поля. Следующие двадцать минут она провела в компании своего похитителя, неподвижно просидела на стуле в дежурке, положив ладони на коленки. Это были долгие томительные минуты. Дважды она пыталась о чем-то просить своего похитителя, лепетала что-то бессмысленное и унизительное для себя, но тот не произнес ни слова в ответ. Взглянув на часы, сказал:

– Сейчас мы выйдем на поле. Я не стану связывать тебе руки или затыкать твою пасть своими грязными носками. Ничего такого. Но ты должна знать: я стреляю без промаха. В темноте, на звук. Даже с закрытыми глазами я тебя прикончу, если ломанешься в сторону. Это не пустая угроза, так оно и будет. Теперь пошли.

Помертвев душой, на дрожащих от страха ногах, Панова вышла на воздух, остановилась, дожидаясь, когда Суханов погасит свет и справится с замком. Возможно, в другое время при других обстоятельствах она и попыталась бежать в спасительную темноту летного поля, но сейчас, когда страх парализовал все ее существо, мысль о побеге казалась несуразной и дикой. Суханов подтолкнул ее ладонью в спину, придавая движению правильное направление.

Минут через десять они оказались в районе складов в так называемом «кармане», на стоянке, примыкавшей к одной из взлетно-посадочных полос, где, готовый к старту, прогревал двигатель легкий низко фюзеляжный самолет с включенными импульсными маяками и бортовыми огнями на крыльях, на хвосте светился оранжевый маячок. Пановой пришлось вскарабкаться на крыло, сделав несколько неуверенных шагов по его плоскости, протиснуться в кабину на заднее сидение, рассчитанное на двух пассажиров. Суханов устроился впереди, рядом с пилотом, закрыл дверцу, бросил себе под ноги небольшую спортивную сумку. Сидевший за штурвалом Зубов обернулся назад, насмешливо глянул на пассажирку и, потушив свет в кабине, приказал всем пристегнуться ремнями к креслам. Он нажал кнопку громкой связи переговорного устройства ультракоротковолновой радиостанции.

– Самолет Тобаго борт ТМ – 57 находится на стоянке номер шесть в районе грузового склада, – сказал он. – Готов к учебно-тренировочному полету. Разрешите запуск?

– Запуск разрешается, – голос диспетчера казался глухим, будто он только что встал с постели, но еще не успел проснуться.

– Диспетчер руления, борт Тобаго. Разрешите вырулить на старт?

– Со стоянки номер шесть, зона грузового склада, рулите на первую дорожку.

Самолет медленно тронулся с места, выруливая на первую дорожку, подсвеченную огнями, и остановился.

– Перейдите на частоту старта, – сказал диспетчер и зевнул.

– Понял, – ответил Зубов, переключив радиостанцию на другую частоту. – Разрешите занять исполнительный старт?

– Исполнительный старт занять разрешаю.

– Разрешите взлет с ходу?

– Взлет с ходу разрешаю, – ответил диспетчер.

Зубов нацепил наушники с микрофоном, двигатель заработал на высоких оборотах, самолет тронулся с места, резво побежал, ускоряя ход, по взлетной полосе. Легко оторвался от бетона, нос самолета задрался кверху. Панова смотрела вниз, огоньки аэродрома становились все меньше, они быстро превратились в крошечных светлячков, разбросанных в темном пространстве ночи. На шпиле диспетчерского пункта мерцал голубоватым светом сигнальный маяк. Через минуту Зубов заложил вираж, крыло самолета закрыло панораму взлетного поля. И Панова, не имевшая представления о ночных полетах, снова испытала приступ страха и одиночества.

– Я Тобаго, – сказал Зубов. – Взлет произвел.

– Займите правым разворотом высоту шестьсот метров, – ответил диспетчер. – Счастливого пути, Леня.

Хотелось закрыть лицо ладонями и разрыдаться. Зубов, набрав высоту, стал терзать рацию, переходя с радиочастоты старта на частоту круга, о чем-то переговаривался с диспетчером, но сейчас за ревом двигателя, слов было уже не понять.

Самолет совершил посадку на каком-то захолустном аэродроме под Волгоградом. Вырулив на стоянку, Зубов заглушил двигатель и, захватив с собой какие-то бумаги, зашагал к одноэтажному деревянному домику на краю поля, напоминающему дровяной сарай с окнами. Через полчаса к Тобаго подогнали бензозаправщик, два смурных мужика в промасленных робах заполнили танки горючим и укатили прочь. Ветер гонял по полю клубы пыли и песок. С места Пановой были видны два транспортника АН-2 с зачехленными моторными отсеками и стоявший в стороне от них «пузатик» ЯК-40. Наверное, эти самолеты, которым место в музее раритетов, не поднимались в воздух целую вечность. Между самолетами, гоняясь за голубями, бегала худая дворняга.

Панова стянула с себя светлый хлопковый пиджак, расстегнула две верхних пуговички кофты, но легче не стало. Над аэродромом висело знойное марево, насколько хватало глаз, вокруг стелилась ровная, как бильярдный стол, степь, заросшая желтой выгоревшей под солнцем травой и мелким кустарником. На небе ни облачка, а солнце, поднимавшееся над степью, обещало бесконечный жаркий день. Изнемогая от жары, Суханов приоткрыл дверцу и, прикурив сигарету, стряхивал пепел на обшивку крыла из дюралюминия.