Татьяна Гармаш-Роффе - Голая королева

Да уж чего там пресса, с горькой иронией усмехнулась Алина, ей за примером далеко ходить не надо: она сама убийца.

Всплыло вдруг воспоминание: когда ей было одиннадцать лет, влюбился в нее мальчик, живший в соседнем с интернатом дворе. Вовка по прозвищу Салo был хулиганом и, кажется, грозой окрестных дворов. Аля его не боялась – чувствовала, что влюблен. Они в свои одиннадцать лет вели философские разговоры, и Аля все пыталась объяснить Вовке – как понимала сама в свои годы, – что есть хорошо и что есть плохо, и что в жизни все должно быть по-доброму и справедливо… Вовка внимательно слушал, пока в отдалении топталась его свита, поджидая своего маленького пахана… Иногда спорил, иногда соглашался. Он любил слушать Алю и приходил в интернатский двор каждый день.

Девчонки вопили: ты с ума сошла, он же хулиган! Немедленно прекрати с ним отношения, ты же себя роняешь!

В конце концов Аля их послушалась. И потом постоянно жалела об этом. Потому что Вовка на самом деле мыслил, он по-своему искал истину, и эта истина была ему нужна, жизненно необходима; а девчонкам было жизненно необходимо только сплетничать. Уже будучи взрослой, Аля поняла, что подружки добивались их разрыва просто из зависти и она, по своей вечной слабохарактерности, потеряла друга.

Впрочем, какая дружба могла быть между ними? Кем он стал? Одним из криминальных авторитетов? Он уже не мог сойти со сложившегося пути… И, как бы внимательно он ни впитывал Алины слова в одиннадцать лет, они бессильны что-либо изменить в его жизни. Так что теперь – если сам еще жив, – он тоже убивает и грабит… И, может, иногда философствует по старой привычке после баньки за водкой… Вспоминает ли он маленькую светловолосую Алю? Если и вспоминает, то смеется, должно быть…

А уж как бы посмеялся Вовка по прозвищу Салo, если бы узнал, что его маленькая наставница в области нравственности и сама – отравительница! Не прошло и пяти лет со времен ее душеспасительных бесед с маленьким хулиганом, как она, рассуждавшая о добре и зле, сделалась преступницей. Убийцей…

Да, конечно, разумеется, у нее не было выбора: ей некуда было бежать из дома в свои шестнадцать. Ей некому было доверить постыдный секрет, не у кого было просить помощи. А обратиться в милицию означало бы ославить себя на весь городок и ежедневно, ежечасно, ежеминутно ловить на себе двусмысленные взгляды… Объяснять в милиции и суде: «Да, вот так он меня положил, вот так ноги раздвинул»? Доказывать то, чему свидетелей не было и не могло быть?

Нет, это было выше ее сил! И она сделала то, что было в ее силах: принесла из лесу в кармашке горсточку грибов и положила незаметно в кастрюлю с маринадом…

Но у нее все-таки есть оправдание!

У нее есть оправдание? Полно, не надо играть с собой в прятки! Кто же не найдет себе оправдания? Еще Достоевский заметил, что нет ничего проще, чем подвести философско-оправдательную базу под преступление. И сразу топор становится легок в руках…

Аля рывком поднялась с тюфяка. Хватит! Есть у нее оправдание или нет, но она сделала то, что сделала. И теперь бессмысленно об этом думать. Всем этим мыслям о прошлом место в том черном сундуке, в который она давно научилась их прятать! А сейчас следует подумать о настоящем!

Но ей стало до такой степени плохо от собственных уничижительных мыслей, что слезы ринулись из глаз, как горные потоки по весне. Было жалко себя – за то, что она такая плохая, за то, что она такая несчастная, за то, что собралась уходить от Алекса, за то, что сидит на этом дурацком чердаке…

За то, что ее собираются убить.

Может, это и шутка… Но что-то от таких шуток делается не по себе.

Надо что-то придумать. Надо бороться! Надо спасаться!

Но как? Они там, внизу. Остается только окно…

Аля утерла слезы и высунулась из окошка: все-таки очень высоко. Но, что хуже всего, под окном кусты и какая-то бочка. Если прыгнуть – точно убьешься. В самом деле, может, связать простыни? Под чердаком есть небольшой карниз: встать на него, затем еще чуть-чуть спуститься – и можно будет опереться о нижний подоконник, а там недалеко и до земли…

Но до нее снова долетел голос Марго, и она поторопилась к люку. Склонившись, она вслушивалась в долетавшие слова – Марго явно говорила по телефону и, хоть и старалась, прикрывая трубку ладонью, но, видимо, не могла говорить тише – иначе на том конце провода ее не было слышно.

«…Прямо сейчас! Можешь?»

«С кем это она? Что нужно сделать прямо сейчас?» – холодела от страшных догадок Аля.

«Ты мне как-то сказал, что тебе бы это доставило удовольствие. Вот и получишь…» Дальше последовало что-то неразборчивое, сказанное Марго со смехом.

Господи, уж не наемного ли убийцу с садистскими наклонностями они зовут?! Спасаться! Бежать! Немедленно!!!

«Ты прав… – вновь расслышала Аля голос Марго. – Как скажешь… Хорошо, так и сделаем… Понимаю… Не беспокойся, клиент будет тепленький! Она уписается со страху еще до того, как…»

Дальше Аля не стала слушать. Она схватилась за простыню. Нужно ее разорвать и связать полосы!

Нет, нельзя – будет трещать! Нужны ножницы!

Аля тихо обошла комнату, всматриваясь в тусклом свете в хлам, лежавший в дальней части чердака. Спустя некоторое время ей удалось найти старый перочинный нож. Она до крови сломала ноготь, открывая лезвие. Прикинув, какой ширины должны быть полоски, она начала тихо резать простыню поржавевшим тупым ножом.

Вдруг внизу произошло какое-то движение. Аля быстро спрятала свою работу под одеяло и прислушалась.

Кто-то поднимался к ней.

– Аля! – ангельским голоском позвала ее Марго. – Ты не спишь там, часом? Спустись, а? Дело есть.

Аля от страха готова была выпрыгнуть в окно без всяких простыней. Но крышка люка приоткрылась, и Филипп буркнул, отводя глаза:

– Спустись.

Аля медлила, охваченная дурным предчувствием.

– Ну, – грозно проговорил Филипп, – я чего сказал! Спускайся!

Он подождал, пока она встала на лестницу, и только тогда освободил ей ступеньки. Аля даже не успела понять, что произошло, но, едва ее нога коснулась пола, ее подхватили несколько рук, и спустя мгновение она лежала на диване связанная. Рот ей завязали грязным вонючим полотенцем.

– Все, уходим, – деловито распорядилась Марго, избегая смотреть на Алю. – Давай, Фил, на выход!

Филипп мялся. Аля отчаянно мычала. Филипп вышел в прихожую, и оттуда донесся его шепот, достаточно громкий: «Может, мне все-таки остаться? Прослежу, как и что…»

– Не вздумай! – отчеканила Марго. – Уходим все, как договорились. Нужно, чтобы на это время у нас у всех было полное алиби. Пошли, пошли, чего стоишь!

Последним вышел, тревожно обернувшись, Филипп. Аля осталась лежать на диване. Она слышала, как Марго завела свою машину…