Татьяна Гармаш-Роффе - Шантаж от Версаче

И в то же время он ощутил свою власть над ней. Может быть, временную – но власть. И он невольно наслаждался этим ощущением, понимая, что она, скорее всего, ему не простит этого вечера и этой унизительной зависимости от него, Алексея Кисанова, детектива, выведавшего ее тайну…

Реми сразу понял маневр Александры и было обрадовался… Но тут же почувствовал, что Ксюша напряжена и явно не готова провести вечер по сценарию старшей сестры. Ну что ж, он и не торопился. Нежности в нем было столько, что на ее энергии он мог еще долго жить и функционировать, спокойно ожидая того мгновения, когда другая, новая энергия физической близости, яркая и сильная, придет ей на смену. Это могло быть сравнимо с музыкой: сейчас была пора блюза. Потом придет пора других ритмов… А Реми любил всякую музыку. Главное, чтобы это не была одна и та же мелодия. Заглядывая в глубокие, таинственные при свечах глаза Ксюши, Реми думал, что ему вряд ли грозит однообразие с этой девочкой. Ей еще предстоит открыть самое себя, и он ей в этом с удовольствием поможет, проведет ее по пути, ему уже известному, а затем отправится с ней вместе в неизведанное…

Он вспомнил свою последнюю пассию, кофе о лэ [6], мулатку. Просыпаясь по утрам и глядя на ее безупречное тело, он испытывал пустоту и легкое отвращение. Не к ней, она была великолепна в постели, темпераментная выдумщица, ему не в чем было девушку упрекнуть, а… он сам не знал, к чему. Разнообразие, видимо, было только физическим, в их отношениях это не меняло ни малейшего оттенка, нюанса, – они были те же, они были просты и незатейливы, и по утрам Реми чувствовал себя отработавшим , а красивое тело, вытянувшееся рядом, – розоватая пятка высунулась из-под одеяла, тонкая бронзовая рука изящно лежала на подушке – чужим. В их отношениях не было перспектив, они, едва начавшись, были уже исчерпаны, все было просто и схематично: по утрам, уходя на работу, деловитый поцелуй, вечером ужин из полуфабрикатов и телевизор, ночью бурный секс, и снова он просыпался с ощущением пустоты и легкого отвращения… Редкие всплески настоящего, неподдельного восторга Реми наблюдал в своей подружке только тогда, когда она прикладывала в магазине к своей безупречной фигурке новую вещицу, а всплески неподдельной нежности – когда Реми покупку оплачивал…

Они расстались. Сцен не было. Она чувствовала, что он от нее чего-то ждал, чего – не знал никто из них. И она тоже устала от этого ожидания, удовлетворить которое была не способна.

И, глядя на Ксюшу, Реми понимал, что у них впереди – океан. И никуда не торопился, как по-настоящему богатые люди не торопятся потратить деньги, как настоящие парижане не стремятся попасть на все столичные тусовки, куда ломятся провинциалы, как истинные звезды не маячат постоянно на глазах у публики, подобно старлеткам, как…

Как тот, кто по-настоящему любит, а не ограничивается словом «влюблен».

Однако их ужин протекал в некотором напряжении. Ксюша была немного скована, все больше избегала взгляда Реми, говорила без остановки, подробно расспрашивала об их с Кисом поездке на дачу, задавала вопросы, интересовалась странными супругами Павлом и «Барбарой».

Реми подозрениями делиться не стал, описал все вкратце, упомянул о проводившихся на даче «банных» приемах и отнес Ксюшино любопытство за счет ее страха, что он воспользуется их пребыванием наедине, и желания говорить, говорить, говорить, чтобы избежать опасных пауз и двусмысленных молчаний, в которые, за отсутствием слов, начинают возникать жесты.

«Не бойся, моя милая девочка, я не буду тебя торопить, – думал он и таял от немыслимого умиления. – Я подожду того мига, в который я пойму, что ты готова… Что ты больше не задаешь себе вопросов «а надо ли?», а просто протянешь руки и закроешь свои чудные глаза… И я буду целовать эти нежные веки, эти свежие губы, я распущу твои роскошные волосы по твоим обнаженным плечам… И вот тогда, когда станет слышным твое легкое дыхание, когда кровь твоя вскипит от электрического тока, ринувшегося по тонким голубым сосудам, когда тело твое сделается нетерпеливым и податливым, вот тогда я…

Но я подожду. И дождусь».

Кофе вызвался сварить Реми. Перед тем как отправиться к Ксюше, он тщательно выспросил Киса, с чем тут принято ходить в гости – весь его опыт исчерпывался приглашением к Кису, к которому он неизменно приходил с бутылкой водки. Кис посоветовал цветы, конфеты и бутылку шампанского или ликера. В большом супермаркете на Новом Арбате Реми долго и придирчиво выбирал конфеты и напитки, предпочитая, разумеется, французское происхождение товаров, и соблазнился заодно знакомой маркой хорошего итальянского кофе, который узнал по запаху.

Вооружившись туркой – это был, с точки зрения Реми, не самый лучший способ приготовления кофе, но иных средств в его распоряжении не оказалось, – он варил кофе, а Ксюша стояла рядом, наблюдая, и ее близость волновала его. Краем глаза он видел ее серьезный, сосредоточенный профиль, ее засунутые в карманы руки – она держалась отстраненно в полуметре от него, и вся ее поза, казалось, свидетельствовала о том, что она избегает даже прикосновения к Реми…

Реми подумал, что он, конечно, готов подождать, но тонкую стенку боязливого отчуждения, которой Ксюша от него отгородилась, следовало бы разрушить немедленно. У них в распоряжении не так уж много времени, и до его отъезда между ними должна обязательно возникнуть близость, если не совсем, не окончательно физическая близость, то, по крайней мере, такая доверительная близость, при которой легко сделать следующий шаг. И уж во всяком случае, не стена отчуждения…

Он протянул руку и взял ее за плечи, легонько притянув ее к себе. Плечи напряглись. Рука Реми замерла в неподвижности – ни одного лишнего движения, ее нельзя спугнуть! Покончив с кофе, он отпустил Ксюшу и понес дымящуюся турку в комнату. Ксюша последовала за ним с чашками. И когда Ксюша ставила перед ним его фарфоровую чашечку, он все так же легко и осторожно притянул ее к себе и усадил на колени, ласково глядя в ее большие напряженные глаза, стащил с ее волос заколку и зарылся в их душистую волну, пропитавшуюся запахом итальянского кофе…

Ресторан, который Кис приглядел в одном из переулков, прилегающих к Тверской, был полупустым, что его очень порадовало. Они сели за столик и уткнулись в меню. Александра не смотрела на него. Впрочем, он на нее тоже.

И только когда они сделали заказ и официант отчалил от их столика, Кис сказал: «Я хочу услышать об этом от тебя».

Александра посмотрела на него странно-глубоким, затравленным взглядом. Кис не выдержал и дотронулся до ее тонкой руки, напряженно лежавшей на столе.

Александра руку отдернула, как от змеи, и лицо ее приобрело свое обычное выражение – надменная и холодная маска человека, у которого душа за семью печатями…