Владимир Колычев - Черный лебедь

Но путь до генерала сложен и тернист. И я полагал, что пройти его без поддержки по-настоящему преданной жены невозможно. Так я тогда только полагал. А совсем скоро мне предстояло убедиться в том на собственном примере.

2

Майя была в шоке.

– Только не это! – хватаясь за голову, протянула она.

– Но я не имею права отказаться.

Был тысяча девятьсот восемьдесят седьмой год. В стране полным ходом шла перестройка, а в далеком Афганистане грохотала самая что ни на есть настоящая война. И не минула меня чаша сия. Сначала мне накинули звездочку на погоны, затем дали роту, ну тут же предложили отправиться в дальнюю командировку. Отказ с моей стороны равносилен был признанию собственной трусости и несостоятельности. После отказа мне оставалось только одно – написать рапорт на увольнение. То есть расписаться в собственной несостоятельности. А дальше что? Гражданская жизнь меня не очень прельщала.

– Но и ехать туда ты не имеешь права. У тебя есть я, у тебя есть Юрка. Ты не должен соглашаться!

– Но так нужно.

– Кому нужно?

– Мне, нам. Пойми, мне нужно доказать, что я не «пиджак», а настоящий офицер.

– Я тебя понимаю, – начала сдаваться Майя.

– И для карьеры это необходимо. Знаешь, на какую должность меня там назначат! Зампотех батальона. Батальона! А обратно комбатом вернусь.

– Если вернешься.

Майя едва сдерживалась, чтобы не заплакать.

– Вернусь! Обещаю, что вернусь! Ты жди, а я вернусь. Всем смертям назло.

Я улыбался, но слова прозвучали настолько серьезно, что невольно вышибли слезу из глаз. Как же я не хотел оставлять здесь, в Союзе, жену и сына. Но я должен был доказать всем, что чего-то стою. И себе должен был доказать, что я настоящий мужчина.

– И долго ждать?

– Если ничего не случится, то через два года.

– Я сойду с ума за эти два года.

– Не сойдешь. У мамы жить будешь. Ребенка в детский сад отдашь, а сама в институт вернешься. А возвращусь, в город переведусь. Там к этому времени дом построят, «афганцам» в первую очередь.

– Горе ты мое!

Майя прижалась ко мне, крепко обняла. Мне казалось, что сейчас она взвоет белугой. Но она молчала. Зато навзрыд заплакал Юрка. Как будто чувствовал, что папка уходит навсегда. Но я же знал, что ничего страшного со мной произойти не может. Я был уверен, скоро вернусь – и со щитом, а не на щите.

Я дал согласие на длительную командировку. Сдал роту в установленном порядке, получил расчет за последний месяц, командировочное предписание, вывез Майю с ребенком к ее родителям. Но прежде чем отправиться в путь, вместе с женой съездил к своей маме. Цель предстоящей командировки скрывать не стал: все равно ведь узнает. Мама пыталась меня отговорить. Но так же быстро сдалась, как и Майя. Да и как меня отговоришь, если на руках уже не только документы, но и билеты – поездом до Москвы, а оттуда самолетом до Ашхабада. Завтра уже в путь.

Майя провожала меня до вокзала. Слезы, объятия, поцелуи, обещания ждать. Три года я служил в офицерском звании, но только сейчас у меня возникло ощущение, будто я по-настоящему ухожу в армию. На два года. На войну. Но я обязательно вернусь. Я не уставал повторять это Майе, а она, похоже, уже устала это слушать. И когда я снова сказал, что вернусь, она невольно закрыла мне ладошкой рот:

– Ничего не говори. Ты не можешь знать, вернешься ты или нет. А я знаю. Точно знаю: вернешься ты. А я тебя дождусь.

Подтянулась на цыпочках, обвила руками мою шею. Мы стояли, обнявшись, пока нас не разогнала проводница.

– Отправляемся. Пора.

Я стоял у окна, а Майя шла по перрону вслед за медленно плывущим вагоном. Я махал ей рукой, пока она не скрылась из вида. Поезд набирал ход.

До Москвы всего ничего – ночь пути в пассажирском поезде. И от Москвы до Ашхабада – четыре часа лету. Уже завтра я буду в Туркмении, а уже оттуда специальным военным рейсом меня перебросят в Кабул. Война еще пока что за горами, но уже совсем близко. И опомниться не успею, как буду на месте.

Я отошел от окна, чтобы идти к своему купе. И вздрогнул, увидев знакомое лицо. Метрах в трех от меня, у окна, держась за поручни, стояла Женя. И потрясенно смотрела на меня.

– Привет! – растерянно брякнул я.

Она даже ухом не повела. Как будто не услышала. Стоит как статуя с неподвижным взглядом. Мне было неловко. Два года мы не виделись с ней. Два года я ничего не знал о ней. И вот встретились. А кому нужна эта встреча? Сколько времени прошло, сколько воды утекло. У меня своя жизнь, у нее своя. Она даже внешне изменилась. Заметно похудела, как будто даже подросла. Модная прическа, выщипанные брови, удлиненные ресницы, косметические тени под глазами, на щеках искусственный румянец, накрашенные губы – все в меру, без налета вульгарности. И очень красиво. Одета она была тоже по моде. Джинсовая курточка, шелковая блузка, короткая юбочка из той же варенки, изящные полусапожки на высоком каблуке. Женя стала еще краше, еще более волнующей. Настоящая красотка из тех, на кого буйно реагируют мужики. Модная, легкая, утонченная.

Я подошел к ней, легонько коснулся ее руки. Она вздрогнула. Так могло вздрогнуть проснувшееся после долгой зимы деревце под натиском живого сока. Ожила и Женя. Взгляд просветлел, мимические мышцы расслабились.

– Как дела?

Глупая ситуация, глупый вопрос.

– Хорошо. А тебе не все равно?

В ее словах сквозил вызов, но голос звучал мягко. И во взгляде не было агрессии, хотя и желания броситься мне на шею тоже не наблюдалось.

– Давно не виделись.

– И еще столько же не увидимся. Видела я твою красавицу. Обнимались, целовались.

Похоже, Женя пыталась скрыть звучащую в голосе обиду и даже зависть, но надо сказать, что это у нее получалось из рук вон плохо.

– Как будто на войну тебя провожала.

– На войну, – кивнул я.

– Будет тебе, – недоверчиво глянула на меня Женя.

– За речку еду. Сначала Москва, затем Ашхабад. Ну а дальше будь что будет.

Я не пытался изображать из себя героя. Просто мне нужен был повод, чтобы съехать с моей семейной темы. Это наше с Майей дело, целоваться при расставании или нет. Да и Жене об этом лучше не думать. Ведь она когда-то любила меня. Неудивительно, что сейчас ее гложет обида. Но мы скоро расстанемся, и она снова забудет обо мне.

– А это не опасно?

– Надеюсь, что мой завод еще не отлил для меня партию металла.

Как это ни забавно, но завод, на котором работала мама, я считал своим, хотя ни дня там не проработал. Но ведь я рос в его окрестностях, сколько моих старых друзей вкалывали сейчас на производстве. Да и в институт я поступал, по большому счету, для того, чтобы работать на нем.

– Я тебя не понимаю, – Женя удивленно повела тонкой бровью.

– Это я про наш завод, в Электроцинке. Улавливаешь смысл?