Владимир Колычев - Перебиты, поломаны крылья

– Зачем это? – недоуменно, с надменной усмешкой спросил Архип.

– Как зачем? – удивился Илья. – К чаю!

– Это не чай, это чифирь, а фичирь без сахара пьют, на голодный желудок. Тогда кайф, тогда торкнет… И еще чифирь по кругу гоняют, по два глотка на морду лица. И чтобы на корточках, понял?

– Зачем на корточках? Лавка ж есть.

Архип глянул на Илью, как на олигофрена-переростка.

– Это традиция в тюрьме такая, понял! Все делается на корточках!

– Почему?

– Потому! Надо так! Все блатные на корточках сидят! Это у них свято…

Илья понял, что Архип и сам толком не знал, почему блатные, представители тюремно-невольничьей элиты, любят сидеть на корточках. Как говорится, слышал звон, а откуда он – показать не может.

– Это не святость, – покачал головой Кирилл. – Это элементарные правила гигиены. На зоне туго со стульями и табуретками, люди на койках сидят, на одеялах, и если булки свои сначала на грязную землю опускать, а потом на койку – это уже свинство…

– А ты что, умный такой? – неприязненно глянул на него Архип.

– Умный, – ничуть не смутившись, кивнул тот. – Ученая степень у меня, кандидат физико-математических наук…

– Профессор, что ли?

– Когда в прошлый раз сидел, да, Профессором называли.

– Так ты что, уже сидел?

– Да, пять лет отмотал: год в Сизо, четыре в зоне, – спокойно, ничуть не хвастаясь этим сказал Кирилл. Но на Архипа глянул смущающим взглядом – парень враз поскучнел.

– А за что?

– За все хорошее. В институте преподавал, студентки были, – больше обращаясь к самому себе, нежели к другим, горько усмехнулся Кирилл. – Роман у меня с одной случился, жениться на ней хотел, а ей не я был нужен, а оценки в зачетке. Я же помогал ей, во всем помогал. Закончила институт и деньги с меня требовать стала, за то что я спал с ней… Если бы просто требовала, так нет, подставила. В изнасиловании меня обвинила, восемь лет мне дали…

– В изнасиловании? – шарахнулся от него Архип.

– Да не дергайся ты, – глянув на него, небрежно усмехнулся Кирилл. – Ничего со мной в тюрьме не было. Эта стерва только передо мной невинную строила, а сама проституткой была… Короче, братва во всем разобралась, не тронули меня…

– Точно?

– Точнее не бывает.

– Смотри у меня!

– Это ты у меня смотри! – с непривычным для него хищно-нападающим выражением глаз усмехнулся Кирилл. – Ты в сумку ко мне залез, а это знаешь, как здесь называется? Крысятничество это! Я ведь и предъявить могу!

Архип нервно провел всей пятерней по своей щеке.

– Ты, это, извини, я ж, это, не для себя, для всех.

– Твое счастье, что для всех. Сам-то ты не сидел, нет.

– Кто сказал? – встрепенулся Архип.

– Я сказал. Может, неделю-две под следствием провел, и то в капэзэ.

– Да нет, не в капэзэ… Здесь я был две недели… Потом выпустили за недоказанностью…

Илье показалось, что Архипу совсем не хочется рассказывать о том, как и за что он провел две недели в следственном изоляторе. Видимо, не очень хорошие воспоминания остались у него после этого.

– Чай уже заварился! – спохватился он. – Чай сейчас пить будем!

Илья обратил внимание, что из его голоса исчезли приблатненные интонации. Упростился человек, присмирел.

– Правильно ты сказал, что это чай у тебя, – отхлебнув из кружки, усмехнулся Кирилл. – Слабоват он у тебя для чифира. С сахарком будем пить, с печеньицем, да, Илья?

Илья кивнул и снова вытащил из сумки спрятанный было сахар и прочую бакалею.

Архип уже не пытался опустить чаевников на корточки, поэтому чай пили, сидя на скамье. Горячий напиток уютно обогрел душу, галетное печенье, в меру сладкое, хрустело на зубах так приятно, что не хотелось останавливаться, хотя аппетита особого не было. Но Кирилл предложил свернуть лавочку.

– Много есть нельзя, – рассудительно сказал он. – Много съешь, в туалет захочешь, а здесь и не присядешь…

– Нельзя, – поддакнул Архип. И вставил свое слово: – В тюрьме как – сегодня густо, а завтра пусто, привыкнешь много есть, потом отвыкать больно будет… А тебя за что закрыли? – неожиданно спросил он, обращаясь к Кириллу.

– Вот за то и закрыли, – с самым серьезным видом отозвался тот. – За то, что есть много привык. Работы нет, денег нет, а есть охота. Что делать?

Кирилл нарочно затянул паузу, Архип не выдержал первым:

– Что делать?

– Сосед у меня был, хороший мужик, упитанный такой. Я его сначала напоил – проспиртовал, значит. Потом усыпил, в ванну уложил…

– Зачем в ванну?

– Курил он много. А прежде чем съесть курящего человека, надо его два дня в холодной проточной воде подержать, тогда никотиновая горьковатость исчезнет…

– Так ты что, его съел? – ужаснулся Архип.

– Этого не сразу. Холодильник у меня большой, двухкамерный, в одну морозилку потроха в пакетиках сложил, в другую – мясцо, в третье – сальцо…

– Да иди ты! – недоверчиво махнул рукой парень.

Но Кирилл этого как будто и не заметил. И как ни в чем не бывало продолжал:

– Этого я долго ел, со вторым побыстрей управился, а последнего своего с ходу съел. Волосы с головы сбрил, макушку посолил, все как положено, и прямо в сыром виде… Послушай, а у тебя голова уже лысая…

Кирилл окинул Архипа въедливо-заинтересованным взглядом, огладил рукой его лысину.

– А соль у меня в сумке есть…

– Да иди ты!

В этот раз Архип отмахнулся от него более резким и уже по-настоящему пугливым движением руки. И на месте не остался – поднялся, подхватил свою сумку, бросил в нее уже пустую кружку и перебрался на другой конец камеры.

– А ты не шутишь?

Илье тоже было не по себе. Уж больно убедительно живописал Кирилл. Тот насмешливо посмотрел на него и спросил:

– У тебя сколько классов образования?

– Десять.

– В институте не учился.

– Нет.

– Я так и понял. Но в школе двоечником не был.

– Нет, хорошистом был.

– А у этого недоумка, – Кирилл кивнул в сторону Архипа, – шесть, ну максимум, семь классов, и те с двойками… Только такой и мог поверить в такую чушь. Пошутил я. Конечно, пошутил…

Он оперся спиной о стенку, прикрыл глаза – как будто пытаясь заснуть. Интеллигентного склада лицо, благородный профиль. Он уверенно держал руки в карманах длинного пальто, независимо поднятый подбородок, полноценный разворот плеч. Можно было поверить в то, что Кирилл пять лет провел в неволе, но невозможно было представить его на месте жестокого и циничного людоеда, разогревающего на сковороде вынутые из холодильника человечьи потроха…

Илья тоже попытался заснуть, но не смог. Люди в камере говорили вполголоса, но шум стоял нешуточный. Он открыл глаза и попытался сосредоточиться на руинах собственной жизни. До сих пор случившееся с ним воспринималось как нечто трагическое, но вполне поправимое. После свидания с женой все два дня до сегодняшнего он жил в ожидании чуда. Надеялся, что в тюрьму по этапу пойдут другие, а он останется в изоляторе временного содержания, откуда его могли отпустить в любой момент по высочайшему повелению сверху. Но вот он уже в тюрьме и ждет распределения по камерам, где не только сортирная вонь, но и жестокие тюремные нравы, давно уже ставшие притчей во языцех. Илья уже наслышан был о прописках, о подставах и прочих издевательствах со стороны закоренелых уголовников…