Владимир Колычев - Здравствуй, Мурка, и прощай!

Мурка, ты мой котеночек,

Мурка, Маруся Климова,

Прости любимого!..

Окна в машине открыты, музыка на всю громкость. Жора задумался. Вопрос возник – как бы обложить данью водил и пешеходов пусть и за невольное, но прослушивание шедевра блатной баллады, блин?

Бамбук же думал о суетном.

– Говорят, у нас тут на Москве своя Мурка была, – сказал он. – Крутая бабенка, лохов бомбила влет. Красивая, говорят, была.

– Где она сейчас? – зевнул Жора. – Если она такая клевая, я бы ей дрозда вставил, не вопрос.

– Если бы она дала, – усмехнулся Бамбук.

– А кто б ее спрашивал? Нравится не нравится, ложись, моя красавица.

– Да ее силой не возьмешь. А если возьмешь, кирдык будет. Был бы. Нет Мурки, завалила ее братва. Скурвилась, говорят.

– Вот я и говорю, все бабы – курвы.

Машина сбавила ход и приклеилась к обочине.

– Все, приехали! – сообщил Ушастик.

Жора нехотя выбрался из машины. За ним двинулся Бамбук. Работа у них непыльная. Бабло на «общак» собирать. По точкам проехались, лавье сняли – и к Пахану на доклад.

Брынза уже заприметил их. Выскочил из ларька, бежит навстречу.

– Ну чо, братан, как дела?

– Все в цвет! – оскалил зубы пацан.

Он отвечал за торговые ряды на своем участке. Он и дань с торгашей собрал. Жора взял бабки, пересчитал их, сверил с контрольной цифрой – все путем. Можно ехать.

Проблем нигде не возникло. Еще до обеда он собрал кассу и к шефу в кабак. Отдал деньги по счету.

Пахан был доволен.

– Сегодня можешь отдыхать. Завтра по плану, а послезавтра дело у тебя. Возьмешь пацанов – и к бутовским на стрелку.

Боссу Жора не сказал ничего. Надо так надо. Но в машину он садился в расстроенных чувствах. Не по его это части – на стрелках разборки клеить.

– Что такое? – встревоженно спросил Бамбук.

– На стрелку завтра едем. С бутовскими тереть.

– По сухому или по мокрому?

– А это как получится.

– Ну и ништяк, что стрелка. А то заржавеем, блин, без дела.

Жора на стрелку ехать не хотел. Боялся. Но перед пацанами хвост пистолетом держать нужно. Ведь оно как в их мире, дашь слабину – заклюют.

– Стрелка – это ништяк, – кивнул он. – Но это завтра. А сегодня отдыхаем.

– Жарко, нах, искупаться бы, – просительно посмотрел на Жору Ушастик.

– На реку бы, – поддержал его Бамбук.

– Не, лучше в сауну, – покачал головой Жора. – С телками.

Шлюх они найдут. Трахнут их на досуге. Забесплатно. А будут возникать – по морде. Да, по мусалам шлюхам нужно настучать, однозначно. Злобой себя накачать перед завтрашней разборкой.

– Так река ж грязная, – сказал Бамбук. – Искупаемся, а потом в баню, таблицу Менделеева смывать.

– Какую таблицу? – не понял Жора.

– Ну, в Москве-реке, говорят, столько химии – вся таблица Менделеева, бля.

Жора так ничего и не понял. Но чтобы не казаться профаном, согласно кивнул головой. Дескать, все ясно. А Ушастик решил, что Жора дал ему отмашку ехать на реку. И повез их в известном направлении. Ну, река так река.

Марина бомжевала больше месяца. Как это ни странно, но такая жизнь пошла ей на пользу. Особо она не перетруждалась, ела не то чтобы досыта, но и не голодала. Пила, но в меру. С бомжами в любовь не играла, по мужикам не сохла. После обеда вместе с Люськой принимала солнечные и речные ванны. Заповедная природа, свежий воздух, моцион – короче, санаторий, а не жизнь.

И сейчас у нее солнечные и водные процедуры. У них с Люськой для этого имелось укромное местечко, окруженное со всех сторон пышными кустами. Ни одна живая душа сюда не забредала. Ничто не мешало им с Люськой устроить здесь нудистский пляж. И загорали, и купались только голышом.

Марина выходила из воды. Полотенца нет, чтобы вытереться. Но это не беда. Под солнышком обсохнет. Будет лежать на мягкой траве и обсыхать. Красота.

Она была уже на берегу, когда из-за кустов на полянку вывалилась мрачного вида троица. Мощной комплекции парни – золотые цепи на мощных шеях, майки-безрукавки, спортивные штаны. Похоже, беспредельная братва, из новых. Нагло пялятся на нее, ухмыляются. На Люську лишь посматривают. Похоже, их она не интересует. А Марину во все глаза разглядывают. Похабно лыбятся.

Марина и не пыталась закрыть свои прелести. Шуганешься – только похабников повеселишь.

– Баб голых не видели? – невозмутимо-спокойно спросила она.

– Таких, как ты, не видели, – ощерился мордастый детина.

– Ну, смотрите, а я пока оденусь.

Она хотела взять свою одежду, но браток встал у нее на пути.

– А зачем тебе одеваться? – недобро усмехнулся он. – Ты и так не хило смотришься. Мужика ждешь?

– А ты что, мужик? Я думала, ты центровой пацан.

– Угадала. Пацанов, значит, любишь.

– Вышла я из того возраста, чтобы пацанов любить, – усмехнулась она. – Взрослые мне больше нравятся.

– Так я и есть взрослый!

– Шпана ты. А ну посторонись!

Но браток и не думал отходить в сторону. Стоит, смотрит на Марину. Глаза наливаются кровью.

– Это кто шпана? – угрожающе зарычал он.

Марина хотела было открыть рот, чтобы подтвердить свою оценку, но браток вдруг резко пришел в движение. Ударил коротко, без замаха. Ладонью по шее. Марина без чувств рухнула на зеленый ковер под ногами.

Когда она очнулась, браток уже пыхтел над ней. Больно, мерзко. Марина попыталась вырваться, но насильник с такой силой влепил ей пощечину, что плохо склеенное сознание вновь разлетелось на тысячи острых кусочков. Когда она снова пришла в себя, руки ее оказались связанными за спиной ее же майкой. Рот заклеен пластырем. А над ней уже резвится второй беспредельщик.

Его сменял третий, когда появились менты.

– Что здесь происходит? – с важным видом спросил напыщенного вида сержант с дубинкой на поясе.

Хоть бы расчехлил ее для убедительности. Про пистолет в кобуре он и вовсе забыл.

– Да вот, начальник, деньги свои отбиваем, – ухмыльнулся мордастый браток.

– Деньги?!

– Ну да. Эта сука по пятьдесят баксов за час берет.

– Проститутка, что ли? А руки почему связаны?

– Так сама попросила. Типа садомазо, начальник. Ты это, командир, не кипишуй. Нормально все.

– Где ж тут нормально?

Браток достал из кармана две стодолларовые купюры и сунул ментам на лапу.

– Ну, теперь точно в порядке, – раздобрился мент.

И вместе со своим напарником исчез из виду.

А братки продолжили свое мерзкое дело. И убрались только после того, как натешились вдоволь.

Марина осталась наедине со своей бедой. Умереть хотелось – так пакостно было на душе. Руки связаны, ноги не держат. Но все же она нашла в себе силы, чтобы подняться. Поднялась. Но тут же обессиленно опустилась на траву.

Она бы заплакала от обиды. От унижения и боли. Но плакать она не умела. Она умела только мстить.