Владимир Колычев - И жизнь моя – вечная игра

– Может, «скорую» вызовем? – спросила Надя.

– Только попробуй.

В коридоре он встретил вдрызг пьяного отца. Одной рукой тот держался за стену, а другой махал ему. Мать стояла за ним, тоже в изрядном подпитии. Со спины отца обнимает – то ли его поддерживает, то ли сама боится упасть.

– Сынок, все в порядке?

– Как обычно...

Он кивнул Наде в сторону родителей, пусть ими занимается, а то ведь не дойдут до своей комнаты, упадут, где стоят. Но сестра сначала привела его в свою комнату, уложила на постель, и только затем оставила его. Но скоро вернулась. Приложила к синякам лепешки мороженого мяса.

– Это дело, – вымученно улыбнулся он.

Сильно болел распухший нос, но Тимофей был далек от того, чтобы обращаться за помощью к эскулапам. Сколько раз его с не меньшей силой били по носу, и ни разу не было перелома. И зубы все целы на удивление. Ребра болят, но и там вроде бы без перелома... Вот израненную душу бы он полечил. Но нет с ним Лады, некому его утешить. Да и не стала бы она этого делать. Он же для нее никто.

– Нашел с кем связаться, – попеняла ему Надя.

– С кем?

– Ты хоть знаешь, кто такой Захар?

– Уже знаю.

– Не знаешь... Бандит он, ему все в нашем районе платят. Да что в районе. Ему сам директор завода платит...

– Рэкет?

– Ну, вроде да... Даже не знаю, что с тобой теперь будет.

– А что, еще ничего не было?

– Было. Но это цветочки. Если он всерьез за тебя возьмется, тогда на похороны придется собирать... Уезжать тебе отсюда надо.

– Куда?

– А куда хочешь, лишь бы от греха подальше. А если он о тебе забудет, то вернешься...

– Если забудет, я ему напомню, – усмехнулся Тимофей. – Он сильный. Но и я не слабак. Сломается его коса о мой камень...

– Ну что ты такое говоришь? Я же видела, как они тебя...

– Их трое было, а я один...

– Трое? Да у него бригада человек двадцать. И оружие у него есть. Только и слышно, что стреляют. И тебя застрелить могут, это у нас проще простого...

– И его тоже застрелить могут.

– Кто?

– Да есть человек... Ты мне расскажи, что у Лады с ним?

– Что-что... Не знаю... То есть знаю, но не уверена... Она же секретаршей у директора завода. А Захар к нему ходил, глаз на нее положил. В ресторан ее приглашал, но так туда с ней и не сходил. Пропал куда-то. Теперь вот объявился... И в ресторан с ней теперь сходит в постель... Повезло Ладе, – задумавшись, сказала Надя.

– Повезло?

– Захар даром что молодой, денег у него столько, что нам и не снилось. Говорят, он одной своей любовнице квартиру купил. И Ладу осчастливить может...

– Она что, из-за квартиры с ним хочет?

– Хочет?.. Ну, может, и хочет... Но не из-за квартиры... Нравится он ей...

– Откуда ты знаешь, что нравится?

– Оттуда и знаю, что сама мне говорила.

– А про меня что говорила?

– Ничего... А что она могла про тебя сказать, если она только сегодня тебя увидела.

– Сегодня увидела, завтра забыла... Не нравлюсь я ей.

– Ну, не нравишься, и что? Других девчонок, что ли, мало? Не такая уж красивая она, чтобы по ней сохнуть... У меня знакомая одна есть, вот настоящая красавица. Хочешь, познакомлю?

– Не хочу... Ничего не хочу...

– Забудь о ней, легче станет.

– Забуду... Сам забуду...

Что ни говори, а Надя была права. Если Лада и запала к нему в сердце, то еще не успела засесть глубоко. Клин клином вышибают, а занозу занозой. Может, познакомившись с Надиной знакомой, он в нее влюбится, а о Ладе забудет... Но не тот у него сейчас вид, чтобы с кем-то знакомиться. Лицо разбито, чтобы все в норму пришло, время нужно. А вот к Марине Евгеньевне можно прямо сейчас пойти. Глядишь, и утешит.

Тимофей взял бутылку водки, откупорил ее, ополовинил в один присест.

Марина Евгеньевна сидела в своей каморке. Увидела его, завороженно улыбнулась.

– Какой красавец!

Если она и смеялась над его внешностью, то совершенно беззлобно. И сама вся такая теплая, пушистая и уютная.

– Какой-никакой, а весь твой.

Он решительно закрыл за собой дверь, повернул ключ в замочной скважине.

– А тебе не кажется, что это слишком? – игриво укорила его женщина.

– Показать тебе, что такое слишком? – спросил он мягко, но дерзко.

Обласкал ее таким же мягким, но не допускающим никаких возражений взглядом и напористо уложил на кушетку.

– Ну, ты нахал, – расслабленно закрывая глаза, пробормотала она.

Нужно было быть полным кретином, чтобы расценить эти слова как оскорбление. Это был комплимент, который подействовал на Тимофея как щелчок кнута. Распалившись и распоясавшись, он погнал коней во весь опор... И ему не было никакого дела до какой-то там Лады...

Марья мягко обвила руками его шею, нежно прильнула щекой к могучему плечу.

– Ты куда собрался, свет мой ясный?

Хорошая она баба, но не люба она Тимофею. Да и блудливая. Добрая, сладкая, но в сраме как свинья в грязи. Уходить от нее надо, за уши себя из этого болота вытаскивать, а то ведь и пропасть можно.

Он уж и не помнил, сколько времени провел в хмельном дурмане и в разгуле непотребных страстей. Помнил только, что дня три поддавал в кружале у кривого Агафона, там же сошелся с распутной вдовой, с ней ушел в ее лачугу, там и озоровал, чередуя любовные утехи с горячительными возлияниями. И о доме своем забыл, и о своей зазнобе, которую увел у него злой боярин...

Сколько лет воевал он под знаменами киевского князя. И сколько бы еще ходил на рать по зову Всеволода Ольговича. Но умер великий князь, и отошел его стол к брату Игорю. А через тринадцать дней киевляне призвали на великое княжение внука Мономахова Изяслава Мстиславовича. В битве под стенами Киева войско Игоря было разбито, сам он бежал, но был найден, заточен в темницу. Тимофей тоже бился в этом братоубийственном сраженье. И вместе со своим князем и воеводой потерпел поражение. Дрался до последнего, не побежал, хотя и была возможность. Был посечен мечами, исколот копьями и стрелами, но спину врагу не показал. Его взяли в полон, но казнить не стали – отпустили с миром в родные края.

А родные края его были здесь, в Рязанской земле. Еще в раннем отрочестве судьба занесла его в далекий Киев, и вот, по прошествии множества лет, он снова вернулся в свою родную Заболонь. Отца на охоте задрал медведь, младший брат утонул в реке – перевернулся в ладье и, запутавшись в неводе, пошел на дно. Мать и сестры жили в землянке, бедствовали. Они уже и не чаяли увидеть Тимофея живым. А он вернулся, осчастливил родных. Оставалось у него от княжьей милости несколько гривен золота, взял он лес, поставил избу на самом берегу Оки, купил скотину. Собрал приданое для старшей сестры, вознамерился подготовить к замужеству и младшенькую. Не могла нарадоваться на него мать. А он продолжал трудиться в поте лица, пока не повстречал красну девицу Ладу. Но не сложилось у них. Забрал красу змей-боярин, увез ее в свои хоромы – на коня своего белого поднял, так в обнимку с ней и ускакал. Закручинился Тимофей, хлебнул браги, пошел на двор к боярину Захару, но по пути столкнулся с его воями, схлестнулся с ними в неравном кулачном бою. Он бил, его били, и непонятно, кто кого победил. А раз непонятно, значит, нужно найти истину, а она, как говорят пропойцы, киснет в браге.