Владимир Колычев - Грязная жизнь

– Тогда я предлагаю всерьез заняться биоэнергетическим стендом. А вдруг он на самом деле окажется золотой жилой.

Уже через месяц после этого разговора Ксюша оформила на свое имя патент на изобретение. А еще через месяц небольшой коллектив специалистов занимался испытательными работами по его конструкции. Первые результаты обнадеживали. Стенд действительно создавал биополе, способное воздействовать на человеческую ауру. Оставалось только выяснить степень воздействия, его полярность и провести испытания на живых существах. Работы велись в режиме сверхсекретности.

– Тут одна коза запатентовала точно такой же стенд, как у того шизика, которого мы вальнули почем зря, – сообщил Сухому Сопох.

– Тоже из «ботаников»? – небрежно спросил авторитет.

– Нет. Я уже в курсах насчет нее. С этой телкой покойничек наш шуры-муры крутил. Вот и скинул ей на компьютер свою песню.

– Думаешь, снова туфта?

– Кто знает, кто знает. Телка очень серьезная. На бронированном «мерсе» выкатывает, «кожаных затылков» при ней куча. Огромными бабками от бабы тянет. Нам тот чудик лажу какую-то подсунул, а ей самое то.

– Надо бы к ней подобраться. А вдруг у нее дела в масть пойдут?

Сухой уже продал свой завод. Ну так можно купить или построить новый. Лишь бы стенд того стоил. А как выкупить права на него по дешевке, эту проблему он уж как-нибудь решит.

Мирон открыл глаза и увидел над собой бревенчатый потолок. Рядом полыхала жаром русская печка, от нее так приятно тянуло дымком и вареной картошкой.

Он лежал на широкой лавке в простой деревенской избе. Печка, зеркало, грубо сколоченный стол, несколько стульев и две лавки – вот и вся обстановка. На рай это не похоже, на ад тоже. Значит, он жив и снова вернулся к жизни.

Его подстрелили, когда он убегал от спецназовцев. И он отчетливо помнил, как умирал в кустах возле болота. Тело холодело, мысли тускнели, и не было никаких сил сопротивляться смерти.

Дверь в избу распахнулась, и на пороге в морозных парах нарисовалась не первой молодости женщина в пуховом платке, валенках и тулупе. В руках она держала вязанку дров. Она посмотрела на него и легонько вздрогнула, когда заметила его открытые глаза.

– Очнулся, – тихо вымолвила она, опуская дрова на пол.

– Кто ты такая? – грубо спросил Мирон.

– Я-то? Я Евдокия.

– Давно я тут?

– Да почти год. Летом я тебя на болоте подобрала. А сейчас уже зима на исходе.

– Кто знает, что я у тебя?

– Никто. Одна живу. Не люблю людей, вот и подалась в лес от них подальше...

– Это хорошо.

Мирон легко поднялся с лавки. Размял руки, ноги, прошелся по комнате. Тело слушалось его как прежде. Он подошел к зеркалу, стал к нему спиной, стянул с себя через голову домотканую рубаху. На месте, куда угодила пуля, был только небольшой шрам.

– Я когда-то фельдшером работала, – сказала женщина. – Я из тебя пулю вытащила, рану обработала, шов наложила. Думала, ты скоро очнешься. Но ты все не отходил. Уж думала, умрешь. А все равно в тебя бульончик через трубку вливала. Вот и выходила тебя.

Она смотрела на него, видимо, ожидая благодарности.

– А ты не думала, что я тебя трахну, когда в себя приду? – осклабился Мирон.

Баба уже скинула с себя тулуп, валенки, сняла платок. В старых джинсах и сером шерстяном свитере она смотрелась очень даже неплохо.

– Как это трахну? – нахмурилась она и отступила к двери.

Затем резко нагнулась и вытащила из-за лавки карабин. Опытной рукой навела его на Мирона и передернула затвор.

– Я тебе жизнь спасла, а ты меня по голове трахнуть хочешь. Я тебя сейчас сама трахну.

– Да мне это только в кайф будет, – расхохотался он.

Слово «трахнуть» она поняла в его изначальном смысле.

– Деревня ты, трахать – это детей делать. Поняла?

Его вовсе не пугало, что на него направлено оружие.

Сколько раз его убивали, а он по-прежнему жив. Он и раньше не сомневался в собственной неуязвимости. А сейчас эта вера в нем закрепилась до твердости гранита.

– Ты что, хочешь со мной детей делать? – она немного расслабилась.

Но карабин по-прежнему наведен на него.

– А чо, баба ты знойная, тебя по кайфу поиметь. Может, давай сообразим?

– Думаешь, если одна, то по мужику голодная?

– А чо, нет?

– Вообще-то, да, – честно призналась она. – Но тебе я не дам.

– А это мы еще посмотрим.

Он подошел к ней, грудью налег на ствол карабина и отвел его в сторону. И тут же двумя руками облапал Дуню. Она сопротивлялась, но так, для проформы. После короткой чисто символической борьбы она сама ухватила его за грудки и сильными руками завалила на лавку.

Милицейский автозак с вооруженным водителем и офицером в кабине с натугой катил через грязь да ухабы проселочной дороги. Еще совсем недавно здесь лежал укатанный снег – ехалось легко и просто. Но зима резко отступила под напором слякотной весны.

По этапу из зоны в зону уходили четырнадцать зэков. Вместе с ними в будке тряслись и два автоматчика. Они должны охранять их и в случае нападения на этап дать отпор. Но о нападении как-то не думалось. Да и зэки вели себя покладисто.

Только один Шмат, матерый зэк с двадцатилетним стажем, нисколько не удивился, когда послышались выстрелы и автозак начал сходить с дороги. Машина накренилась и стала заваливаться набок.

– Не, чо за канитель, в натуре? – закричал кто-то из зеков.

А извне снова послышались выстрелы. Стенка тамбура, где сидели автоматчики, вспенилась пулевыми отверстиями. У конвоиров просто не было шансов выжить. Через время открылась дверь, и двое в масках начали открывать решетку.

– Шмат, ты здесь? – спросил один, снимая маску.

В нем Шмат узнал своего родного брата.

– Тут я, братила.

– Выходи.

– Не выходи, а выползай, – сострил кто-то.

Шмат первым выбрался из перевернутой машины. Вслед один за другим стали выбираться остальные зэки. Но он не обращал на них внимания. Его уже ждала машина. Он сел в нее и был таков. А остальные пусть поступают, как знают.

– Ты меня, когда этта, с болота забирала, пистолет мой с собой не прихватила? – зевая, спросил Мирон.

– Зачем он тебе? – сразу же сникла Дуня.

– А это не твое, блин, дело. Где ствол?

– Спрятала я его.

– Давай сюда тащи.

Дуня в оружии толк знала. Прежде чем в тряпку «беретту» замотать, она его разобрала, смазала все части, промаслила снаружи. И патроны все на месте, полный магазин.

– Пригодится, – самому себе сказал Мирон, закончив возню с пистолетом.

Уже почти месяц он у Дуни спит, ест, ну и, конечно же, самогонкой балуется. Этого добра у его лесной подруги хватает. И водочку кушает. С этим также проблем нет. Когда Мирона подстрелили, в кармане у него «штуки» три баксов было. Дуня их для него приберегла, а он ей половину отдал. В райцентр она съездила, баксы на рубли обменяла. Теперь вот в деревню чуть ли не каждый день наведывается.