Сергей Майдуков - Возмездие

Скорее всего, если бы его попросили пофилософствовать на эту тему, он отказался бы. Не слишком ценил Орешкин слова и не доверял им. Он был так устроен, что судил людей по поступкам. К примеру, поведение генерала Левченко нравилось ему все меньше и меньше. Он не поверил его обещаниям и заранее знал, что послезавтра, услышав знакомую песню, больше не будет оттягивать, а купит билет в столицу и отправится искать правду там.

Он не мог иначе. Не получалось. Таким уж уродился. Или так его воспитали, теперь не разберешь. Но жена перед их разводом назвала его правдолюбцем и произнесла это как приговор. Для нее это был синоним «неудачника», «лоха», человека не от мира сего.

«Ну что, — спросила она напоследок, — доволен, правдолюбец?»

Он тогда все добивался от нее признания. Он точно знал, что Галина ему изменяет, и хотел одного: правды. Признайся она, он бы понял и простил. Но она упорно стояла на своем, отрицая очевидные факты. Орешкину пришлось разыграть комедию с отъездом в командировку и неожиданным возвращением домой ночью. Тогда-то Галина и спросила, доволен ли он? Нет, он, конечно, не был доволен тем, чему стал свидетелем, однако ни о чем не жалел, даже о ее уходе к другому. Потому что лучше знать правду, пусть самую горькую и отвратительную, чем пребывать в неведении.

Одно огорчало Орешкина. Ребеночка ему Галина так и не родила, а он очень хотел детей. Он любил их. Если бы ему предложили описать идеальную женщину, то у него получился бы образ, очень близкий к классическому образу мадонны. В его мечтах никогда не было ничего порнографического. Близость всегда была неразрывно связана с большой дружной семьей. Вот чего Орешкину не хватало. И правдой невозможно было как-то заполнить ту пустоту, в которой он постоянно пребывал.

Его спасением, его отдушиной стал дом старшей сестры Нади. Муж ее бросил за упрямый характер, что было фамильной чертой Орешкиных. Она сама растила и воспитывала двух детей, семилетнего Павлушу и пятилетнюю Полину. Орешкин души не чаял в племянниках. Оставшись без работы, он все дни пропадал у сестры, помогая ей по хозяйству и возясь с детворой. Племянники его тоже любили и порой, забывшись, могли назвать папой, отчего на сердце Орешкина становилось тепло и просторно.

Вернувшись из управления, он, как всегда, отправился к Наде, уложил малышню, построил с ними город из кубиков, порисовал, полепил, а вечером повел кататься на санках. Обычно они с радостью шли гулять с дядей, но тут вдруг заартачились.

— Нет, не завтра, — строго сказал им Орешкин. — До завтра снег сойдет. Сегодня последний саночный день. Айда на горку, пока не растаяла. Нужно подышать свежим воздухом перед сном. Целый день в четырех стенах просидели.

Уже было совсем темно, когда они выбрались во двор. Но вечер был не черным, а каким-то молочным из-за тумана. Пронизанный местами электрическим светом, туман казался золотистым, но дальше висел сплошной белесой массой, сквозь которую не было видно окружающих домов.

Дело происходило в новом спальном районе, так что вокруг велось много строек. На одну, заброшенную, Орешкин обычно водил племянников. Там был пустой и совершенно безопасный котлован с наезженными полозьями склонами.

Время было довольно позднее, так что кроме них троих на горке никого не оказалось. Павлик и Полина умещались на санках вдвоем. Когда они скатывались вниз, Орешкину становилось как-то по-особенному зябко и неуютно.

«Еще разок и все, — решил он про себя, когда дети затащили сани наверх. — Неприятный вечер. Сыро, холодно. Зря я настоял».

С воплями и хохотом племянники понеслись на дно котлована. Орешкин, смотревший им вслед, вдруг почувствовал, что он стоит здесь не один. Он повернул голову и увидел чуть поодаль молодого мужчину в короткой куртке и широких спортивных штанах. Он подошел ближе, держа руки в карманах. Спросил:

— Катаетесь?

— Катаемся, — ответил напрягшийся Орешкин. — А что, нельзя?

— Можно, — сказал незнакомец, стоя рядом.

— Слушай, чего тебе?

— Просто стою. А что, нельзя? — спросил он точно таким же тоном, какой получился у Орешкина.

Ситуация была не просто странная. Дикая. Орешкин посмотрел на детвору, вскарабкавшуюся уже на середину склона. Они хохотали, скользя на ледяных кочках. Первым лез наверх Павлик. Полина цеплялась за санки, волочившиеся сзади, мешая брату. Из-за этого они то и дело съезжали ниже, что казалось им невероятно смешным!

— Хватит! — крикнул Орешкин с неожиданным для себя раздражением. — Перестаньте баловаться! Поднимайтесь быстрее! Домой пора!

Павлуша крикнул что-то неразборчивое. Полинка дернула за санки. Они в очередной раз соскользнули по склону.

— Ответь мне на один вопрос, — неожиданно заговорил незнакомец, по-прежнему стоявший на расстоянии вытянутой руки, что нервировало Орешкина все сильнее.

— Почему это я должен отвечать на твои вопросы?

— Просто ответь, — предложил человек.

Голос его был доброжелательным. Орешкин, который несколько секунд назад подумывал о том, чтобы сообщить, что он служит в полиции, слегка успокоился.

— Полина, шарф завяжи, потеряешь! — крикнул он, после чего повернулся к навязчивому собеседнику: — Ну, в чем твой вопрос?

— Ты вот все правду ищешь, — сказал тот. — В чем правда, брат?

Вот когда Орешкин окончательно понял, что над ним нависла смертельная опасность. Но было поздно. Зашедший за спину человек несколько раз ударил его в поясницу и бок чем-то острым. Под одеждой моментально стало горячо и мокро.

Орешкин по-медвежьи отмахнулся, но движение вышло вялым и неточным, так что он даже не задел напавшего.

— Не знаешь, — констатировал убийца, протирая стальное жало снегом. — А я тебе скажу. Правда в силе, брат. У кого сила, тот и прав.

Сделав прощальный жест, он пошел прочь, постепенно растворяясь в тумане. «Это сон, это сон», — говорил себе Орешкин, хотя прекрасно знал, что все происходит с ним наяву. Он не хотел пугать племянников, поэтому продолжал стоять, несмотря на усиливающееся головокружение. Кровь затекала в штанину, она липла к ноге.

Подбежали хохочущие дети.

— Павлик, — строго произнес Орешкин. — Полина. Слушайте меня внимательно. Не спорьте, не задавайте вопросов. Сейчас вы беретесь за руки и бежите домой. Быстро, не оглядываясь. Код на двери — четыре единицы. Ваш этаж пятый. Это я тебе говорю, Павлик. Не перепутай. Все. Бери Полинку и бегите.

Было в его тоне что-то такое, что заставило племянников подчиниться. Уже убегая, они то и дело оглядывались на дядю, который повел себя так странно. Только один раз ему хватило сил, чтобы помахать им рукой. Он подумал, что правда не в силе. Правда — в правде. Сила — это жизнь.

Силы заканчивались. Жизнь тоже.