Робин Мур - Человек семьи

Гвидо Патерно, Димайо и сам Сэм Мэсси столпились в уголке и толковали там о чем-то довольно долго. Затем большинство гостей начало разъезжаться. Пат вопросительно поглядел на Артура, и тот сказал: "Побудь здесь еще немного, малыш. Думаю, что Сэм будет рад немного поговорить с тобой".

Примерно через полчаса все гости разъехались. Сэм наполнил пару бокалов бренди "Карлос Праймеро" из графина, стоявшего на боковом столике, и жестом велел Пату следовать за ним в библиотеку. Там они уселись на огромную кожаную софу перед камином, а Артур – на легкий стул лицом к ним. Сэм вертел в пальцах серебряный ножичек для обрезки сигар, заботливо очищая свою гавану и облизывая ее по всей длине старательно и со вкусом, затем раскурил, не говоря ни слова.

Когда наконец сигара была хорошо раскурена и на ее конце сформировался удовлетворительный столбик пепла длиной с полдюйма, Мэсси повернулся лицом к юному полицейскому:

– Я слышал, что ты встречаешься с Констанцей, – начал он.

– Да, это так, – ответил Пат, – но....

– Не волнуйся, малыш. Все нормально. Я не сержусь. Лучше ты, чем какой-нибудь псих из тех йо-йо, которые вертятся вокруг школы. Считается, что эти дети богачей имеют свой стиль, но на самом деле у них нет никакого стиля вообще. Уж лучше пусть она будет общаться с кем-нибудь из своих.

Пат вдруг ощутил странное, удушающее волнение, Это правда, что чувство к Констанце было для него чем-то особенным, чего он никогда не испытывал в отношении других девушек. Но он ни разу не задумывался о браке. Казалось, что думать об этом было еще слишком рано. Он едва начал свое продвижение к тому положению, которое хотел бы обрести в будущем. Но, сидя здесь, попивая прекрасное испанское бренди и покуривая превосходную гавану Сэма, Пат думал про себя, что все могло оказаться гораздо хуже – намного хуже.

Что, в конце концов, плохого в браке с прелестной страстной девушкой, у которой кучи денег и море обаяния? Что же касается любви, Пат не был уверен в том, что не любит ее. Во всяком случае, он не слышал о браках, построенных только на любви. Все делалось из соображений удобства, экономической необходимости, доверия, давления семьи или отчаяния.

– А Констанца что думает об этом? – спросил он.

– Что Констанца думает – не имеет значения. Ты ей нравишься. Может быть, она даже влюблена в тебя. Она мечтает о замужестве. Видишь ли, проблем не предвидится, если мы все выкажем одобрение по этому поводу. Слишком многие девушки в наше время отворачиваются от своих семей. Не хотелось бы, чтобы такое случилось с Констанцей. Если бы вы поженились, у меня появился бы сын. Мы смогли бы работать вместе, понимая друг друга.

– Вы имеете в виду, что я перешел бы в строительный бизнес? – спросил Пат.

– Не станем обсуждать эту тему сейчас. Существует множество способов работать совместно. Между прочим, ведь ты служишь вместе с моим братом Артуром, не так ли?

– В некотором смысле, да.

Когда на следующей неделе он встретился с Констанцей, то ничего не рассказал ей о разговоре с отцом. Но на этот раз он зашел за ней в дом, и на вечер им одолжили одну из машин Сэма. У Констанцы были билеты в театр, которые ей подарил отец. Сначала Пат не хотел принимать их, но она объяснила, что они бесплатные. Сэму они достались от какого-то его знакомого.

Впервые в жизни Пат оказался в театре. Фактически весь район Таймс-сквера был для него совершенно чуждым. Нью-Йорк в его сознании воплощался в Вилледж и Маленькую Италию. Затем, познакомившись с Констанцей, он открыл для себя Бронкс, а вот теперь оказался и на Таймс-сквер.

После спектакля они зашли к Тоффенетти – ели мясо с печеным картофелем, запивая его вином.

На обратном пути, направляя машину по автостраде на запад, Пат внезапно почувствовал, как хорошо быть богатым, хотя никогда раньше не задумывался об этом.

Весь обратный путь Констанца сидела рядом с ним на широком сиденье машины. Он все время ощущал волнующую близость ее присутствия. Всякий раз, переключая тормоза, он чувствовал давление ее бедра, прижавшегося к его ноге. Это была их первая поездка без Китти и Дойла.

Когда они вернулись в Ривердейл, дом оказался почти полностью погруженным во тьму. Свет горел только у въездных ворот, а вестибюль тускло освещался единственной лампочкой. Пат запарковал большой "флитвуд" сбоку у дома, подальше от центрального входа.

Хотя уже много раз они целовались, желая друг другу доброй ночи, им никогда не приходилось быть при этом только вдвоем. Кажется, безо всякого сопротивление Конни Пат заключил ее в объятия. Он начал нежно целовать ее, но внезапно она возбудилась, обхватила его голову обеими руками и начала покрывать страстными поцелуями его глаза, нос, щеки, уши.

Когда его губы снова коснулись ее рта, Конни широко его раскрыла, вобрала внутрь его губы, кусая и щипля их зубами и языком. Хотя Пат имел сексуальные сношения со множеством девушек, никогда он не целовался с ними столь страстно. Его руки робко приблизились к ее груди, ощущая теплое тело под мягкой, пушистой поверхностью свитера из ангоры. Но, как только он попытался расстегнуть бюстгальтер, она, казалось, одеревенела прямо посреди страстного, громкого вздоха.

– Нет, нет, пожалуйста! Пожалуйста, не надо!

Пат, впервые почувствовав неуверенность в обращении с женщиной, подчинился ее просьбе и вытащил руки из-под свитера. Они просидели в машине еще минут десять, целуясь и исследуя друг друга касаниями языков. Но наличие барьера, установленного Констанцей, охладило страсть Пата.

Ласки и поцелуи – все это хорошо, когда за ними следует нечто большее, но, похоже, Констанца думала, что только в этом и заключается вся игра. Или, может быть, дело развивалось слишком быстро.

Пат пытался догадаться, что сказал Сэм во время беседы с Конни в отношении брака. Конечно же, она никак не выдала себя, что знает об этом, а Пат тоже ни разу не завел с ней разговора о браке. Его, разумеется, интересовало, что сказала она о нем в беседе с отцом, чтобы вынудить Сэма на разговор с Патом о браке.

Возможно, Сэм, которому его шпионы донесли, что он встречается с Конни, просто спросил ее, что она чувствует к Пату. Ведь была же ее кавалером в ту первую ночь эта большая горилла. Вероятно, Сэм опасался, что дочь влюбится в какое-нибудь такое чудище. Тот факт, что лучшие друзья Конни – Китти и Дойл – были ирландцами, видимо внушал ему опасения, что дочь потихоньку начнет отстраняться от семьи.

После следующих десяти минут поцелуев и объятий Пат отодвинулся от нее.

– Эй, – сказал он, – у нас запотели все стекла. Лучше отослать тебя в дом, а не то мы оба можем оказаться в беде.

Он отвел ее до дверей и поцеловал снова долгим, нежным поцелуем.