Ильгар Ахадов - Однажды в Москве. Часть II

– Тьфу!.. – сымитировала Гюлечка плевок в направлении Тельняшки.

– При всем уважении, друг мой, любовь к женщине не для тебя, – попытался успокоить его Бакинец, обняв за плечи.

– Это почему? – отстранился насторожившийся оппонент, резко перестав брызгать слезами. – А ну, раскрой тему!

– Да потому, что у тебя всегда одна муза была – свобода! Сидя в застенках, ты всю свою тюремную жизнь с редкими выходными мечтал о ней. Теперь вы вместе. Что тебе еще надо?

– Это верно… – промолвил тот. – Свобода! Она как проститутка всегда динамила меня. Получала от меня все, а давала во… – показал он аудитории большой палец, неприлично высовывающийся меж двумя следующими.

– Все! – вновь хлопнул по столу Прилизанный. – Продолжайте, – требовательно обратился он к Длинному, тоже втихаря пьющему. – Надеюсь, конец вашего рассказа близок.

– Да я только начал! – как бы удивился тот.

– Господи! – побледнел оппонент.

– Хотите, вообще уйду?

– Нет!.. – прокричали все, косясь на чиновника.

– Ну ладно, остаюсь, раз просите, – снисходительно согласился рассказчик…

…Когда я предложил Джуле перебраться к родителям, она наотрез отказалась.

– Я из этого дома уйду только в могилу. А ты уходи. Я понимаю, ты бандит… – попыталась пошутить она. – Мой Рафаэльчик бандит. Боже мой!..

– Джуль, умоляю!.. – я в отчаянии пытался уговорить. – Я не могу оставить тебя здесь. Это небезопасно!

– Со мной папа и мама. А главное, Бог. Можешь поверить, раньше времени он меня… не заберет… Господи, это же Артур! – она вдруг попыталась приподняться, уставясь в пустоту. – Разве ты не видишь, Рафаэль? Он теперь смотрит на тебя!

– Джуль, что с тобой? – я в страхе закричал. Она бредила. Может быть…

– Не знаю. Меня знобит. И я… Я ничего не вижу! Мама!.. Рома, мне страшно, позови маму! Скажи, Артур не умер…

Я бросился к двери, но она сама раскрылась. На пороге стояли испуганные родители Джулии. За ними выглядывала Татьяна, пытаясь обхватить обзор. Роза в панике, оттолкнув меня, бросилась к кровати.

– Джуля, джана!.. – разрыдавшись, она обняла дочь.

– Мама, Артур был здесь! Я его видела!

– Чтобы сдохла твоя мама, не видела тебя такой… – она тихо завыла. – Тебе показалась, джана, Артурчик умер.

– Что случилось? – дрогнувшим голосом спросил Самвел. – Ей плохо?

Я растерянно кивнул. Татьяна бросилась к столу, заваленному кучей медикаментов.

– Я ничего не вижу! Мама, кажется, я умираю… Скорее бы!..

– Что ты говоришь, моя бала… – вновь расплакалась Роза. – Сейчас вызовем врача, тебе вновь полегчает… Самвел, не стой как пень, вызови Андрея! – накричала вдруг она в истерике. – Таня, сделай что-нибудь, она уходит!..

– Не паникуйте! – решительно заявила медсестра, вводя иглу в вену уже бесчувственной Джулии. – Она скоро очнется. Это скорее от слабости. Лучше, помогите систему поставить.

– Врача… – как зомби повторил растерявшийся отец Джулии и хотел выйти. На пороге его взгляд задержался на мне, и он как будто очнулся.

– Что случилось? – закричав, схватил меня за руку. – Почему во дворе твои амбалы? Что в это время делает здесь Иннокентий?

– Я позвал… – осторожно выводя тестя из комнаты, коротко, не вникая в подробности, объяснил.

– Нельзя было ей в таком состоянии, – выслушав, он в раздражении ответил. – Она заволновалась.

– Господи!.. – я сжал кулаки от безысходности. – Что ж теперь делать? Что мне делать, дядь Самик?

– Ты обязательно должен уходить?

– Да! Поверьте, бывают обстоятельства, от которых никуда не деться.

– Тогда и этих… своих уводи. Может, так лучше.

– Но…

– Уходи!

– Вот, возьмите… – я протянул ему пистолет.

– Не надо… – он в нетерпении оттолкнул руку, – у меня свой. Не думай, один ты крутой. И уходи уже, мне надо Андрея позвать…

Андрей Ступа был лечащим врачом Джулии. Можно сказать, персональный. Он ушел-то от нас часа четыре назад. Я даже не знал, сколько платил ему тесть. Наверное, немало, если такой квалифицированный врач почти все рабочее и нерабочее время проводил у нас…

– А вы что, вообще отстранились от финансовой части? – удивленно спросила Гюля. – То есть оплата врачам, лекарства…

– Родители ее с самого начала руководили процессом. Словно меня и не было. Дядь Самвел просто махнул рукой, когда я завел речь о деньгах. Думаю, они просто утешались, когда хоть что-то для нее делали.

– А вас это устраивало, да-а? – вдруг язвительно выпалила Аталай и сразу закрыла рот ладонью.

– Ты понимаешь, что сейчас ляпнула, дура? – обрушила всеобщее негодование на нее Гюля, постучав костяшками пальцев по столу.

– У нее истерия… – тихо заступился Бакинец.

– У нас в сейфе, вмонтированном в стену, всегда хранилась определенная сумма, – не отреагировав на выпад, ответил Длинный. – Я дал ключ Розе. Не помню, они каж даже не воспользовались. После выяснилось, что ключ потерян.

– Закройте ей рот хоть ключом! – злорадно предложил Ветеран в тельняшке. Все одобрительно зацокали, даже Ганмурат, который осторожно прочистил горло, выражая со всеми солидарность…

– …Прошу, позовите родственников! Я хочу, чтобы в эти дни в доме было людно. Я оставлю Павла у Иннокентия. Всем сообщите, что меня выгнали. Я здесь не проживаю. Да хоть сдох!..

– Не надо Павла. Мы сами разберемся. Ты же вроде отошел от них? – вновь рассердился Манучаров.

– Я-то отошел, – стиснув зубы, ответил, – да вот от меня никак… Это особый случай, дядь Самик. Я после объясню.

– Хорошо. Иди, иди… – он слегка подтолкнул меня к лестнице. И береги себя. Не хватало… – он не докончил мысль, поднес платок к глазам.

Внизу послышались шаги. Это Иннокентий с женой поднимались, видимо, устав ждать во дворе. Я посмотрел на часы. 5-30 утра.

– Я сейчас…

Быстро проскользнул в спальню. Роза испуганно сделала предупредительный жест, приложив палец к губам. Джулия спала. Татьяна накрывала ее дополнительным одеялом.

Ноги мои как будто прилипли к полу, стали ватными. Сердце забилось. Я впился глазами в лицо Джулии – в этот милый, божественный образ, который вот так, с непередаваемым покоем на лице запечатлелся в моей памяти. Губы у нее натянулись в легкой улыбке.

Мне всегда нравилась эта улыбка – умиротворяющая, слегка интригующая. Краешек правой губы у нее всегда подергивался чуть вверх. Когда она смеялась, эти губы раскрывались как бутон, обнажая ослепительную белизну зубов…

Душу мою сжимала безграничная тоска и страх. Одна чудовищная мысль буравила мозг – я ее больше не увижу…

– Не помню, как оказался в бешено мчавшейся во мгле машине, – после небольшой паузы вновь продолжил рассказчик, – кажется, еще был гололед. Это я понял, когда Павел заорал Толику, чтобы тот аккуратнее водил.