Димитр Пеев - Седьмая чаша

– Все они ели из его кормушки, вот и тянуло.

– Остается спросить, как скромный бухгалтер мог построить, например, такую дачу?

– Очевидно, вас плохо информировали. И дача, и машина, и все эти дорогие побрякушки принадлежат мне.

– Вам? – в один голос спросили капитан и подполковник.

– Мне. Все это я приобрела на деньги, присылаемые моими родственниками из-за границы. Не удивляйтесь. Мой отец, Генрих Иванович Пфальцгаммер, служил хорунжим в армии барона Врангеля. У отца было четыре брата и сестра. После революции в России они разъехались по всему свету – во Францию, в Америку, в Канаду. За полвека они или их дети стали людьми весьма состоятельными, а некоторые даже миллионерами. Чему ж удивляться, если они помогают бедным родственникам в Болгарии?.. Между прочим, вам ничего не стоит проверить, сколько я получила от них. Единственное, что осталось от былого величия Даракчиева, – огромная квартира в Софии. Все прочее – мое.

– Да-а, кое-что начинает выясняться, – сказал Гeренский. – Но не полностью. Ваш отец до конца своих дней был мелким торговцем. Почему богатые родственники обрекли его на прозябание, а только после его смерти раскошелились?

– Пфальцгаммеры – народ безжалостный, упрямый, суровый – не люди, а камни. Судите сами: когда отец заболел острым ревматизмом и не мог больше стоять за прилавком, он попросил у них помощи. И как вы думаете, что они прислали? Несколько поношенных костюмов и старое белье! Вот какие родственники…

– И все же, почему они раскошелились?

– Восемь лет назад мой муж поехал на экскурсию во Францию и там встретился с моими родственниками. Чем он их очаровал, не знаю. Но с той поры все переменилось. Золотой дождь буквально захлестнул нас.

– Они платили ему за хорошие манеры?

– Понимаю вас. Конечно, денежки оттуда текли не просто так.

Геренский и Смилов переглянулись, и она это заметила.

– Должна вас предупредить: не думайте о шпионаже. Мой муж был слишком умен и хитер, чтобы позволить завербовать себя. Он и без этого ворочал деньгами, которые другим и не снились. Не спрашивайте как – не знаю. Какие-нибудь аферы, махинации, купля-продажа.

– Аферы по работе? – спросил Смилов.

– Исключено. Он не из тех мошенников, что лезут в государственный карман за двадцаткой. Повторяю, он ворочал тысячами. А Паликаров и весь остальной сброд ему помогали. За приличное вознаграждение.

Даракчиева замолчала, рассматривая маникюр. Смилов что-то записывал в своем блокноте. Геренский задумчиво постукивал по столику зажигалкой.

– В конце концов, эти подробности имеют для нас второстепенное значение, – сказал подполковник. – Вернусь к началу нашей беседы. Считаете ли вы, что кто-нибудь из их компании был заинтересован в смерти вашего мужа?

– И да, и нет. Я вам уже говорила о всеобщей ненависти к этому деспоту. Чем ближе были к нему люди, тем больше его ненавидели. Но убить? Сомневаюсь. По-моему, убийца должен быть обязательно личностью, а они все безлики. Жилков дурак. Напившись, способен прикончить любого, но для тщательного, обдуманного убийства он не годится. Боби Паликаров бездельник и подлец, но его оружие – интрига, клевета. Коста Даргов – рогоносец и подхалим. Даракчиев унижал его как хотел. Беба… Да, Беба отличается от других. Как и я. В сущности, только Беба и я могли бы совершить подобное убийство: она из-за ревности, а я – если бы Георгий не был отцом моего сына…

Геренский испытующе посмотрел на нее:

– Хотите сказать, что если не вы…

– Не приписывайте мне того, чего я не говорила, – оборвала она Геренского. – Я презираю Богдану Даргову, но не могу обвинить ее в убийстве моего мужа…

Подполковник взглянул на свои часы и встал.

– Благодарю, товарищ Даракчиева. Думаю, сведения, которые вы нам дали, будут весьма полезны. Если понадобится, мы продолжим наш разговор. А может случиться и так, что вы узнаете что-то новое, вспомните какие-нибудь важные обстоятельства. Тогда немедленно свяжитесь со мной. Запишите на всякий случай мой телефон.

Даракчиева достала записную книжку.

– Простите, у вас не найдется, чем записать? – спросила она.

Он протянул ей авторучку и продиктовал телефон. Хозяйка тоже встала и предложила:

– Хотите, отвезу вас на машине?

– Нет, спасибо. Мы осмотрим еще вашу дачу, а потом пройдемся немного пешком.

– У меня одна просьба… – замялась Даракчиева. – Я была с вами предельно откровенной, но… если мой сын узнает…

– Не узнает, – успокоил ее Геренский. – Я вам обещаю.

Когда они уже подходили к автобусной остановке, подполковник спросил:

– Ну, что скажешь о Зинаиде Даракчиевой? Смилов пожал плечами:

– Она из тех женщин, которые и в двадцать, и в сорок выглядят тридцатилетними. А вообще меня в ней что-то отпугивает. Красива, умна, но холодна как лед. Лично я таких дамочек остерегаюсь.

– Меня в Даракчиевой интересует другое. Прямое либо косвенное отношение к убийству…

– Исключите прямую связь, товарищ подполковник. Мы зря потратили бы время, пытаясь уличить Даракчиеву в убийстве. Прежде всего ее здесь не было. Далее. С каких это пор убийцы сами стараются навлечь на себя подозрения? «Георгий был законченный подонок», «Я убила бы его, если б он не был отцом моего сына» и все такое прочее. Преступник или сознается, или отпирается. Даракчиевой ничего не стоило представить свою семью как гнездо двух влюбленных пташек, а своего мужа как обожаемого супруга. А она? Не раздумывая, выставляет себя в самом невыгодном свете. Нет, уголовщиной тут и не пахнет.

Александр Геренский кивнул. Как всегда, Смилов следовал логике его собственных мыслей.

– Если вникнуть в ход рассуждений Даракчиевой, – продолжал Смилов, – надо включить в список подозреваемых кого-нибудь из многочисленных приятелей убитого. Почему мы должны ограничиться четырьмя гостями из шести?

– Ты о Даргове? Но его не было на даче.

– Дамян Жилков утверждает, что муж Бебы крутился в тот день возле дачи. И что Даргов отлично знал ее внутреннюю планировку, знал также все привычки хозяина, последовательность ритуала при подобных оргиях. И еще: что Даргов давно уже знал о связи своей жены с Даракчиевым и страшно ее ревновал.

– Положим, так. Но не слишком ли долго он готовил страшную месть? А в результате трагикомедия: обманутый муж прикончил любовника за то, что любовник бросил его жену…

Через стеклянную дверь приемной Геренский увидел двух ожидавших его девушек. Он остановился и, стараясь остаться незамеченным, рассмотрел их.

Светловолосая была или хотела казаться олицетворением застенчивости, скромности, покорности судьбе. Ее простенькое платье, угловатые мальчишеские плечи, румянец, пылавший на щеках, – все это никак не вязалось с понятиями разгула, попоек. Она сидела на краешке стула, прижав к груди руки и опустив голову.