Ростислав Самбук - Нувориш

– Тренерскую должность предлагал? – не без иронии спросил Иван Павлович.

– Да.

– Тысяч на сто – двести?

– Двести.

– И больше не получите. А я предлагаю минимум триста долларов.

– Но я ведь сказал: не хочу оставлять спорт.

– И не оставляйте. Работать придется несколько часов в неделю. Пять-шесть, иногда до полусуток. Не больше. Главным образом ночью – на спорт вам время останется.

– Ого-го! Такие деньги за полсуток в неделю? – изумился я. – Не шутите?

– Может, и больше. – Иван Павлович подумал и сказал, как бы читая мои мысли: – Ежемесячно на полсотни, сотню долларов. Квалифицированный американец зарабатывает столько за сутки.

– Для этого следует жить в Америке. У нас масштабы иные. И каким образом собираетесь меня использовать?

Иван Павлович покачал носком своей плетеной туфли, бросил окурок через плечо прямо на газон и объяснил:

– Будете моим личным охранником.

– За такие деньги вы могли бы нанять двоих.

– Однако не таких, как Лев Моринец.

Иван Павлович придвинулся ко мне, горячо дохнув в щеку, прошептал на ухо:

– Кто посмеет что-то учинить против меня, если будет знать: Луганского охраняет сам олимпийский чемпион!

– Зачем офицеру госбезопасности охрана? Вы сами должны охранять кого-то, Правительство или Президента.

Вдруг Иван Павлович совсем по-мальчишески подморгнул мне.

– А я уже не в безопасности. Вчера подал рапорт об отставке.

– Идете в бизнес?

– Можно сказать – да.

– Ясно. Кто же, кроме коммерсантов, может держать охранников? Да еще и высокооплачиваемых?

– Так что? Вам подходит мое предложение?

– Дайте подумать.

– А о чем думать? Больше меня все равно никто не заплатит. Ну, и близнецов ведь кормить надо.

– Плетете вы вокруг меня паутину…

– Живоглот, или паук… – захохотал Иван Павлович. – Но не так уж я и страшен, скоро убедитесь. Работать придется примерно раз в неделю, ночью. Заблаговременно предупрежу.

– Если можно, конкретнее. Что придется делать?

– Скоро увидите. – Луганский вытянул несколько купюр. – Тут двести тысяч. Аванс. Берите, берите, не сомневайтесь.

Мне стало не по себе. Если возьму, свяжу себя по рукам и ногам. А деньги так нужны, Оксана нуждается в них, а особенно Маша с Дашей.

Иван Павлович, почувствовав мою нерешительность, повторил:

– Не сомневайтесь…

«А-а, – решил я, – помирать, так с музыкой. В самом деле, стоит ли колебаться? Если государству и родному Спорткомитету я до лампочки, следует самому позаботиться о себе. Правда, может, этот гебист затягивает меня в какие-то сомнительные делишки, скорее всего, сомнительные, какой же дурень станет платить сорок тысяч за красивые глаза? Ничего, отмоюсь, – мелькнула мысль, – ну, буду охранять этого типа, что не так уж и трудно. Но он намекал: работа главным образом ночная. Не нравится это мне. Не заставит ли заниматься рэкетом? И не кажется ли тебе, Левко Моринец, что у этого гебиста на языке мед, а под языком лед?

«Кажется, – ответил я сам себе. – Даже очень кажется. Да ну вас всех к чертям, – рассердился. – Загнали тебя, Левушка, в угол, как не вертись!»

Я взял такие маленькие и такие жалкие бумажки, лежавшие на ладони у Ивана Павловича, скомкал их и сунул в карман. И правда, идите вы все к чертям! Что это за страна, где даже олимпийский чемпион не может противопоставить себя дельцу!

Иван Павлович облегченно вздохнул. Обняв меня за плечи, сказал:

– Уверен, не пожалеете.

«Твоими бы устами да мед пить, – неприязненно подумал я, но на душе стало как-то легче. – Все уже позади, мосты сожжены, впереди мрак неизвестности, но что поделаешь?»

– Остальное за первый месяц получите недели через две, – пообещал Иван Павлович. – Вы в основном дома?

– У себя или на тренировке.

– Я вас найду через две недели. – Луганский поднялся и побрел по аллее, параллельной проспекту Грушевского. Не оглянулся, шагал с видом человека, уладившего еще одно не совсем приятное дело. По крайней мере, мне так показалось, хотя мог и ошибиться.

А я все еще сидел на скамейке и размышлял: может, поступил и неосмотрительно. Скорее всего, именно так. Но стоит ли казнить себя за это? Поживем – увидим.

Сие «поживем – увидим» хоть немного успокоило меня. Ведь жизнь, невзирая на нашу украинскую неустроенность, удивительна и прекрасна. К тому же, всегда можно найти оправдание любой ситуации. То виновато правительство, приведшее народ к обнищанию, то соседняя страна, требующая слишком высокие цены за нефть, то просто злобный вражина, распускающий о тебе мерзкие слухи. Все виноваты, кроме тебя…

Мне стало грустно. А впрочем, зачем грустить? Ведь твоя заветная мечта осуществилась, Лев Моринец. Наконец ты, выиграв Олимпиаду, стал на одну ступень с человеком, который был для тебя образцом. Человеком, тридцать лет назад считавшимся самым сильным в мире. Хотя он был для тебя образцом, идеалом не только потому, что на Олимпиаде в Риме стал чемпионом. Ну, вырвал штангу, какую еще не подымал никто на свете… Однако этот же человек чуть ли не через тридцать лет, бородатый и утомленный, поднялся на самую высокую трибуну в своей тогдашней стране и впервые произнес слова, которые за семьдесят лет не осмеливался сказать никто: как опутали всю страну гебисты, как диктовали свою волю народу, как уничтожали людей.

Твой старший коллега, Лев Моринец, чемпион римских олимпийских игр Юрий Власов.

Это было три года назад, я слушал Власова и думал: на такое отважится лишь сильный духом. Во всяком случае, порядочный человек. И ведь настоящий чемпион не может кривить душой. И ты, Лев Моринец, должен стать сильным духом.

Слушая тогда Власова, я поражался его мудрости и смелости, а в то же время думал: вот человек, начинавший с малого, с обычной штанги, казалось бы, все усилия его были направлены лишь на преодоление веса, наращивание мышц, как, кстати, сейчас и у меня, но в конечном счете, что такое эти железные мышцы в сравнении с мудрой головой, высокими мыслями, истинным талантом?

Стоит на трибуне человек с седою бородой, запавшими щеками, которого когда-то, как и тебя нынче, знали во всем мире…

Сколько их было таких, а многих ли вспоминают сейчас? Одни спились, другие незаметно сошли в небытие…

Да, я и теперь завидую Власову – за смелость и разум. И мне становится стыдно, что несколько минут назад взял у Ивана Павловича пачку новеньких тысячных купюр. Что продался гебисту, не зная, в какой водоворот затянет меня: поддался искушению и вовсе забыл, что пообещал себе никогда не кривить душой.

И споткнулся о первый житейский порог.

Однако – Маша с Дашей…

Ну что ж, Лев Моринец, всегда можно оправдать что угодно и не терзаться укорами совести. А все же, сознайся: сегодня ты скурвился.