Анатолий Жаренов - Фамильная реликвия

– Она никогда не говорила вам, что собирается покинуть Заозерск?

– Нет. Но почему вы об этом спрашиваете? Разве она?…

– Да, она прислала письмо. Хочет уволиться с работы…

– Что же она пишет? Когда приедет?

– По-моему, она не намерена возвращаться.

Валя задумчиво смотрела на меня. Но я мог бы поручиться, что меня она не видит. Молчание длилось долго. Минуту, может, две. Наконец, Валя тряхнула головой, словно пробуждаясь ото сна, и сказала:

– Понимаю. Вы подумали о ее вещах.

– Я кивнул.

Она пожала плечами и встала. Мы прошли во вторую комнату. Здесь стояла кровать, два платяных шкафа, высокое зеркало. Над кроватью висела картина. Я узнал ее сразу. Девица с винтом врезалась в мою память на всю жизнь. Я улыбнулся ей, как старой знакомой, хотя, честно говоря, улыбаться мне не хотелось. Потом я поглядел на Валю.

– Никогда бы не сказал, что это – вы.

– Мама говорит то же самое. Но он рисовал меня. Витя всегда отступал от натуры. Он считал, что главное – это внутренний мир…

– Чей?

– Художника, творца… Его видение, его призма, через которую он познает радугу мира…

– Тогда все ясно, – сказал я. – Радуга мира – это, конечно, здорово. Жаль только, что вашей маме она недоступна.

Валя кинула на меня быстрый взгляд и тихонько вздохнула. Может, ей тоже стало жаль свою маму, может, для вздоха был другой повод, не знаю, но о картине мы больше не говорили. Вещи, вещички, барахло заслонили от меня эту картину, а вместе с ней и внутренний мир покойного Вити Лютикова, ту самую «призму», через которую он пришел к девице с винтом.

И заслонили надолго…

А вещи, что ж… Пальто и платья, кофточки и сапожки, юбки и блузки – всего понемножку, но на два больших чемодана вполне хватило бы. Когда Валя выдвинула ящик с бельем, я поднял руки.

– Достаточно.

Мы вернулись к дельфину. На столе исходил паром чайник. За столом сидела Валина мама.

– Валюша, это правда, что Лиру ищет милиция? – спросила она, игнорируя мое присутствие.

– Правда, – сказал я.

– Ужасно, – сказала мама, теперь уже обращаясь ко мне. – Такая приличная женщина. Никогда бы не поверила…

– А чему? – невинно спросил я.

– Ну как же, – Валина мама даже удивилась. – Вы ведь ищете…

Сообщив это, Валина мама одарила меня неодобрительным взглядом. Причина стала мне ясна после того, как она произнесла несколько сумбурную речь в защиту прав гражданина и закончила ее требованием предъявить ордер на обыск. Я ответил в том смысле, что готов похлопотать, если Валина мама считает, что процедура обыска доставит ей удовольствие. Но мне казалось, заметил я, что вопрос этот можно было решить, не прибегая к крайним мерам, и что именно поэтому я пришел к ним в дом не как официальное лицо, а как добрый знакомый, причем после предварительной договоренности о визите с Валей. Валя при этом сказала: «Да, мама, да», – и мама немедленно сменила гнев на милость: я был торжественно приглашен «откушать чаю».

Разговор за столом, естественно, вертелся вокруг Лиры Федоровны. Говорила, впрочем, преимущественно мама, а Валя сидела задумчивая. Когда чаепитие закончилось и мама унесла посуду на кухню, Валя сказала:

– Женщины совершают иногда очень странные поступки…

– Вы имеете в виду Лиру?

– Не только. Не знаю, поймете ли вы то, о чем я подумала.

– Я постараюсь, – пообещал я шутливо. Но Валя шутить была не расположена. Она окинула меня долгим взглядом, потом посмотрела на дельфина, словно прося у него совета.

– Женщина всегда чего-то ждет, – сказала она после непродолжительной паузы. – От жизни, от любви. Ее почти никогда не удовлетворяет существующее положение вещей. Очень часто это просто неосознанное ожидание, совершенно безотчетное. Она объясняет себе его иногда неустроенностью быта, еще чем-нибудь… Иногда даже не пытается объяснить… Но ждет всегда.

– В общем «Сказка о рыбаке и рыбке», – сказал я.

– Нет, – сказала Валя. – Скорее о Золушке и Принце. Только с той разницей, что обретенный Принц перестает быть таковым.

– Занятно вы рассуждаете.

Валя пожала плечами.

– Я знала, что вы меня не поймете, – сказала она равнодушно.

– Понять нетрудно, – возразил я. – А вот принять… Разве в мире нет счастливых женщин?

– Может быть, и есть, – сказала Валя. – Но не все женщины откровенны, как я. Считайте, что вам повезло, вы услышали искреннее признание. Я хотела вам помочь…

– Помочь?

– Да. Вы же хотите понять Лиру. Вы пришли посмотреть на ее вещи. Вы знаете, что вещи могут многое рассказать о своем владельце. Кроме того, вы хотели убедиться, стоят ли эти вещи того, чтобы человек о них беспокоился. Я угадала?

– Вполне.

– Но я не все показала вам.

– Чтобы помочь, так сказать. Это мне нравится, – заметил я саркастически.

Валя сарказм игнорировала.

Она смотрела на дельфина…

Я тоже посмотрел на дельфина…

И когда я стал кое-что понимать, Валя сказала:

– Это ведь только в сказке Принц дарит Золушке хрустальные башмачки. И только в сказке он ищет Золушку. В жизни может быть и наоборот – почему бы самой Золушке не поискать исчезнувшего Принца?

– Она искала?

– Она молчала, – сказала Валя. – Но я видела, что она ждала. Когда она жила у меня, эта фотография висела у нее над кроватью. Потом она приходила поглядеть на нее.

– Значит, Астахов…

– Астахов? – Валя как-то странно усмехнулась. – Для Лиры он был чем-то вроде лекарства от неврастении.

– Да, – протянул я. – Откровенно, ничего не скажешь.

– Вините себя, – сказала Валя. – Помните скамейку над озером? Вы тогда требовали от меня предельной откровенности. Я намекала вам, что копаться в чужом белье просто неприлично. Но вы оказались настойчивым человеком. Что ж, сегодня я предоставила вам такую возможность. А вы опять чем-то недовольны.

– Вашу аллегорию о Золушке и Принце к делу не подошьешь.

– А я и не хочу, чтобы еы ее подшивали, – сказала Валя, подчеркнув голосом последнее слово.

– Почему?

– Потому что не хочу. Я не могу утверждать: «У Лиры кто-то был… До замужества… До Астахова…» Не могу, потому что не знаю

– Я, между прочим, вас за язык не тянул.

– Ах, оставьте, – сказала Валя. – И позвольте вам не поверить. Вы, как акула, ходите возле меня по кругу. Вам кажется, что я что-то скрываю, чего-то недоговариваю. Лира решила уволиться, уехать, и вы идете ко мне и требуете от меня объяснений. А мне нечего сказать. Нечего… Но ведь вас такой ответ не удовлетворит. Вам опять будет казаться, что я что-то утаиваю… Лира не явилась на похороны, а объясняться должна я. Она куда-то умчалась, а вы идете ко мне. Найдите ее в конце концов. Вы же умеете это делать. Или врут романисты и журналисты, когда пишут о ваших подвигах?