Анатолий Жаренов - Фамильная реликвия

– Скажите, зачем вам нужен какой-то альбом?

Я чуть не выронил вилку.

– Альбом?

– Я так поняла, что вас интересует альбом. А мне ужасно надоели эти глупые вопросы-допросы.

– С чего вы взяли, что меня интересует альбом?

– Не вас лично, а вообще, – она пожала плечами. – Кто-то мне звонил от вас. Вчера…

Я ошеломленно глядел на нее. Того, о чем она говорила, не должно было быть. Звонить ей от нас никто не мог. В моем сознании мелькнула физиономия Пети Саватеева, но я отогнал это видение. Петя был дисциплинированным малым, и вряд ли стал бы совать свой шерлок-холмсовский нос туда, куда совать его было не положено. Петя был горазд на умозрительные построения, но действия свои всегда согласовывал. И если это был не Петя, то…

– Вопросы-допросы, – повторила Валя, принимаясь за гуляш. – Что он говорил мне об альбоме, о каком альбоме, почему об альбоме?

Она задала еще пяток недоуменных вопросов, в которых повторялось слово «альбом». Существо же дела было в том, что вчера ей позвонили из милиции и попросили уточнить, что конкретно говорил ей Витя о старинном альбоме для фотографий. Человек, который звонил Вале, подчеркнул, что это крайне важно.

– Это действительно важно, – сказал я. – Надеюсь, вы…

Валя дернула плечиком.

– Я просто положила трубку.

– Не сообщив ничего?

– А что я могла сказать? Что в жизни не видела никакого альбома? Поймет и так…

– Я в этом не уверен.

В чем? – вяло поинтересовалась Валя.

В том, что вас поняли правильно. Следовало ответить.

– Вот я и ответила… Вам… Сейчас.

Чудной это был разговор. Мы вроде бы понимали друг друга, хотя и говорили о разных вещах. Я думал о том, что если она говорит правду, то ее еще ждут неприятности. Кому-то здорово не хотелось, чтобы этот альбом ходил по рукам, чтобы в него заглядывали чужие любопытные глаза. И может, прав умный мальчик Петя Саватеев, ища смысла в ответе на вопрос, почему меня не прикончили? Было над чем задуматься…

О чем думала Валя, я не знал. Скорее всего она решила поставить под нашей беседой точку, потому что, порывшись в сумочке, вытащила рублевку и положила ее на край стола.

– Благодарю, – сказала она, поднимаясь. – Вы платили, а я не люблю ходить в должниках.

– Я тоже, – сказал я, выгребая из кармана мелочь. – Подождите, сейчас получите сдачу.

Я положил рядом с рублем двугривенный, а монетку-двушку всунул в теплый Валин кулачок. Потом, отвечая на ее удивленный взгляд, указал на телефон, висящий в углу. И сказал, близко заглянув в красивые синие глаза:

– Позвоните к себе на службу. Скажите, что задержитесь. У вас, по-моему, не строго с табельным учетом. Придумайте какой-нибудь предлог. Ну, допустим, чулки дефицитные в продажу выбросили…

Вздрогнула она при упоминании о чулках или мне это только показалось?

Читателям иллюстрированных еженедельников иногда предлагаются загадочные картинки. Нарисована, скажем, улица, а под рисунком подпись: что тут изображено неправильно? Садись и разгадывай: может, светофор не на месте подвешен, а может, вообще перспектива искажена. Такую вот картинку с искаженной перспективой мне и поднесла Валя. Дошло это до меня, правда, не сразу. Мы успели уже порядочно отойти от кафе, когда у меня в голове задребезжала мыслишка: а почему, собственно? Почему этот охотник за альбомом с таким запозданием спохватился проверять степень Валиной осведомленности? Вале я верил: звонок был. Но почему только вчера, почему не неделю назад?

Тут я сказал себе «стоп». Я сказал себе «стоп», а поскольку мы с Валей подошли в это время к полосатой скамейке, то я сказал «стоп» и Вале. Слова при этом были произнесены другие, но суть не изменилась: мы сели. Валя расправила платье на коленях, я вытащил сигарету, и мы с минуту помолчали. Валя задумчиво смотрела на озеро, а я курил, ожидая, когда она соберется с мыслями. По дороге к скамейке мы успели кое о чем побеседовать, и я не могу сказать, что это был легкий разговор. Валя упрямо уходила от ответов на вопросы, которые я ей задавал. К скамейке мы подошли крайне недовольные друг другом и со стороны, наверное, были похожи на поссорившихся влюбленных.

– Не понимаю, – сказала она, когда молчать стало уже неприлично, – чего вы от меня хотите?

– Правды. Были вы у Лютикова в понедельник?

– Нет, я же твержу вам это целый час.

Она преувеличивала: разговаривали мы всего минут тридцать, включая обед. Но я не стал спорить. Не люблю спорить с женщинами, когда они не правы. Из таких споров выходишь обычно измочаленным. И я осторожно подкатил к Валиным ногам шар, на котором было начертано имя Лиры Федоровны Наумовой.

– Папа у нее с приветом, – сообщила Валя. – По паспорту еще смешнее: не Лира, а Велира. Означает – Величие Разума.

– Лира, между прочим, тоже не находка.

– Да. Но в конце концов ко всему привыкаешь.

– Это верно, – согласился я. – А как вы подружились с Лирой? Она ведь намного старше вас.

– Только на семь лет. Да и не дружим мы. Просто у нас с ней часто совпадают оценки, взгляды… А это что, тоже допрос?

– Если хотите – да, допрос, – сказал я честно.

Она пощелкала замком сумки и бросила на меня косой взгляд. Потом заговорила о Лире.

Говорила осторожно, выбирая выражения. Познакомились они с год назад. Лира тогда была замужем. Жили они в доме родителей Лиры, пока не поссорились. Это случилось вскоре после знакомства Вали с Лирой. Ссора была похожа на взрыв: переругались все: муж поцапался с женой, жена с родителями. Муж умчался куда-то в Караганду, а Лира перебралась к Вале. О причинах скандала она не распространялась. Валя на откровенность не навязывалась, поэтому, в чем там было дело, не знает. У Вали Лира жила с полгода, потом появился Астахов. Она ушла к нему, но почти все свои вещи оставила на квартире у Вали.

– Странно, – заметил я, вспомнив, что задавался уже подобным вопросом на квартире Астахова. Все мы задавались этим вопросом: и Бурмистров, и Лаврухин, и я. Ничто в астаховской квартире не намекало на женщину. Кто-то из соседей назвал тогда Лиру «приходящей любовницей». Бурмистров по этому поводу съязвил: «Времена меняются – приходящую любовницу ныне найти легче, чем приходящую домработницу».

– У вас неприятная манера допрашивать, – сказала Валя. – Словно вы хотите…

И замолчала.

– Да, – подбодрил я ее. – Словно я хочу…

– Это некрасиво, – сказала Валя. – Вы все пачкаете своими прикосновениями. Все…

– А убивать красиво? – спросил я сердито. – Выгораживать убийцу красиво?

– Выгораживать? Как вам не стыдно?…

– Стыдно должно быть вам. Вы с самого начала вводите следствие в заблуждение. Зачем вы солгали Лаврухину про чулки? Почему не сказали честно: да, я была в понедельник у Лютикова; да, я сказала ему про Астахова… Почему?