Фридрих Незнанский - Расчет пулей

Допив остывший кофе и аккуратно загасив сигарету, Грязнов поднялся.

— Задание будет выполнено, — произнес он без иронии. — Но позвольте высказать еще одно соображение.

— Валяй! — коротко ответил Меркулов.

— В деле «банковских» мы подошли к последней черте. Как и когда мы перейдем ее, неизвестно. Считаю, что наши соображения относительно Игнатова надо доложить генеральному прокурору, и немедленно. Затем, по согласованию с ним, может быть, и министру внутренних дел. Перехваченные записи достаточно характеризуют генерал-майора Игнатова как одного из организаторов «банковской мафии». Потому что никем иным он быть не мог уже в силу своего служебного положения. Пусть мы не обладаем пока полными данными, но и то, что имеем, свидетельствует против него весьма красноречиво.

— Ты, Саша, тоже так считаешь? — вскинул голову Меркулов.

Турецкий словно ждал этого вопроса и ответил твердым прямым взглядом:

— Да, Костя! Неизвестно, что с нами завтра будет. А эта информация не должна пропасть.

Известие об отстранении генерал-майора милиции Игнатова наделало много шума и в стенах МВД, и за его пределами. Еще вчера могущественный властитель, позволявший себе многое из того, что недоступно так называемым простым людям, оказался не у дел. И это сразу переменило к нему отношение окружающих. Его слово сразу потеряло вес, его просьбы ничего не значили. Для него самого это было удивительное состояние, смешное и трагическое одновременно. Смешное потому, что вчерашние сослуживцы, раболепно склонявшиеся в его кабинете, теперь норовили пройти мимо и не поздороваться. Распустили слух, что он рвач, жадина, бабник. Что в его кабинете бывают девочки, и он, наглотавшись «Виагры», буйствует с ними в рабочее время, вместо того чтобы служить государственным интересам.

Он иронически воспринимал эти слухи, особенно в отношении девочек. Про них вспомнили только тогда, когда он был снят. Оказалось, что должность первого заместителя начальника московского милицейского главка значила неизмеримо много и надежно сдерживала злые языки. Теперь его с легкостью упрекали в самых ужасных вещах — грубости, хамстве, рукоприкладстве. Как будто раньше этим болтунам мешали говорить! Вон как боялись. Теперь поразинули рты. А кто в милиции обходился без рукоприкладства? То-то же! Каждый должен знать цену подобным упрекам. Но разраставшиеся, подобно снежному кому, слухи еще не составляли всей беды.

Главная трагедия, которую он начал постепенно осознавать, заключалась в том, что вся эта улетевшая мишура и позолота, а следовательно, и почет оказались для него гораздо важнее денег, ради которых он ими пожертвовал. Потери оказались неизмеримо больше, чем приобретения. Собственно, и главное приобретение, ради которого он все отдал, оказалось весьма призрачным.

Его обижали доходившие до него суждения бывших подчиненных, что на своем генеральском месте он был бездельником и лизоблюдом, продвигавшимся по служебной лестнице исключительно благодаря хитрости и подхалимству. Сам-то он считал, что у него многому можно было поучиться. А левые денежные потоки, которые текли рекой и многократно превышали его генеральское жалованье, были так же естественны и обыкновенны, как смена времен года. Он числил себя в обойме, которой дозволено все. И выпадение из этой обоймы ощутил крайне болезненно.

Два человека, не относившиеся к милицейскому ведомству, особенно панически восприняли потерю Семеном Николаевичем крупного поста: председатель банковской ассоциации Талызин и главарь «банковской мафии» Борцов. Если первый затаился, опасаясь всевозможных последствий, то второй решил немедленно действовать.

Игнатов был не страшен. И Борец еще раз убедился в правильности своих намерений — не делиться с высшими чинами тем, что добыто его потом и кровью. Кровь на этот раз пролилась чужая, но рисковал, как всегда, он сам. Как и в случае с Виткевичем, за что Игнатов заплатил меньше обещанного, сославшись на «тревожную обстановку». Жадность фраера сгубила. Теперь он получит шиш от пяти миллионов. Оставайся Игнатов на своем посту, Борец не посмел бы так поступить — нагло, бесцеремонно. Еще был Гончар со своим мощным муровским аппаратом. Но, во-первых, Гончар — не Игнатов. Сейчас он тоже растерян. Да и не было никогда в нем той силы и возможностей, которыми веяло от Игнатова. Перед коротеньким и плешивым Андреем Алексеевичем Борец никогда не робел, а чувствовал себя как бы на равных. А теперь свысока он ему отказывал в доле. Тем более что Гончар тут играл последнюю скрипку. Наводку давал сам Игнатов. С ним Борец и операцию разрабатывал.

От Гончара можно было избавиться двояким путем — скрыться или расстрелять. Второй вариант мог бы поднять большой кипеж. А он крайне нежелателен, пока не пристроены денежки.

В России не скроешься, а на Украине можно. Другое государство. Другие порядки. Ищи-свищи!

До рассвета Борец ворочался, не мог уснуть. Поднимался, курил. Пил нарзан. Уже перед рассветом выпил стопку водки, проверил, бодрствует ли охранник, и заснул как убитый. Последней его мыслью была та, что в переправе денег на Украину не должен участвовать никто из «банковских». Филя заложен-перезаложен. Все они куплены. И все на учете у Андрея Алексеевича. Охранника Сиплого ему дал лично Гончар. Достаточно иметь хотя бы одну извилину, чтобы понять: каждый шаг в «борцовском подворье» известен заместителю начальника МУРа.

Но и сам хозяин «подворья» не лыком шит. Если понадобится, он найдет другую подставу.

С этой мыслью Борец поднялся с больной головой еще до полудня. Сивого в прихожей сменил Бредун. Тугой, как резина, бывший штангист с коротко стриженным затылком и узким лбом. Этого учил уму-разуму сам Борец. Но много ли надо, чтобы такого переманить. Бабы из него давно веревки вьют. И эта особенность Бредуна очень хорошо известна Андрею Алексеевичу. С помощью любой бабы он заставит Бредуна скакать по крыше голым, выкрашенным желтой краской.

Слегка опохмелившись, Борец почувствовал, что окреп, а мысли оживились. В саду пахло мокрыми розами. Борец уселся на скамеечку понаблюдать за улицей, поразмышлять не торопясь.

Хлопнула соседская калитка, пришел солдатик. Как всегда, под хмельком. На приветствие ответил хмуро, что-то буркнул в ответ для порядка. Зря, что ли, Геннадий Павлович несколько дней подряд к нему в друзья набивался.

— Последние деньки догуливаешь? — крикнул Геннадий Павлович.

В ответ опять какое-то нечленораздельное рычание. Ну что же. Его бабенка подолом крутит. Это переживание можно понять. Отпускной солдатик для бабы — не вечная забава. Вот она о завтрашнем дне и думает. Солдатик с ней спит, а она уже новых ухажеров высматривает. Борец подсылал к ней Филю. И та на первый контакт очень даже отреагировала. Солдатик придрался к Филе, и тот его чуть было не прикончил. Геннадий Павлович не позволил. Такой заводной и подвыпивший солдат очень даже был нужен Борцу для осуществления тайных планов.