Андрей Константинов - По счетам

– То есть вы не в курсе нашей ситуации?

– Нет. А что случилось?

– Дело в том, что Евгений Константинович болен. Уже почти полгода как.

– Полгода? Значит, что-то серьезное?

– Да. Очень.

– Он в больнице?

– Нет. Проходит курс амбулаторного лечения на дому.

– Печально. С вашего позволения я бы навестил его? Все-таки столько времени не виделись. И бог знает когда я теперь окажусь в Перми.

– Ну хорошо. По распорядку дня с четырех до шести у него прогулка. Так что подходите часикам к семи. Запишите адрес.

– Если вы по-прежнему живете на Советской, то я в курсе. Доводилось разок побывать.

– Вот как? Странно, что я вас не помню.

– В тот раз мы сидели сугубо в мужской компании.

– Понятно. Тогда ждем вас к семи.

– Благодарю. До вечера…

Барон вышел из телефонной будки и задумался: «Человек тяжело болен, тем не менее может позволить себе ежедневные двухчасовые прогулки. Странно». Но, с другой стороны, подобная педантичность могла облегчить дело. Учитывая, что в квартире находились как минимум двое потенциальных свидетелей, лучшим вариантом считалось перехватить Самарина на улице, на подходе к дому.

Часы показывали четверть пятого, однако Барон сразу выдвинулся на Советскую, чтобы непосредственно на месте определиться, где проще и эффективнее привести в исполнение смертный приговор.

– …Оно, Пашка, всё так. Только я ответственно могу заявить, что особого криминала в том, что Юрка жил под чужим именем, нет. Просто на момент, когда он попал в партизанский отряд, иных удостоверяющих личность документов, кроме как удостоверения Лощинина, у него на руках не было. А ксиву эту Юрий нашел в вещах погибшего знакомого. На пару с которым прорывался из блокадного Ленинграда.

– Хорош знакомый, ничего не скажешь, – проворчал Яровой. – А ты в курсе, откуда у этого знакомого, у Гейки, ксива взялась?

– В курсе. Он поднял ее на квартире профессора Лощинина, на которую со своей шайкой совершил налет в марте 1942 года.

– И на всё-то у вас, товарищ генерал, ответ имеется. Даже неинтересно.

– Ответы у меня, увы, далеко не на всё. Но в данном конкретном случае общая картина мне теперь более-менее понятна.

– А вот мне до сих пор непонятно одно: по какой такой причине парень из приличной семьи поддался на уговоры малознакомого уголовника и пошел за ним паровозом? У Юрки ведь к тому времени работа была, карточка рабочая. Опять же сестру сумел отправить. Конечно, блокадная жизнь не сахар, но ведь и рывок – авантюра. Шансы выбраться из города были минимальными. Да и в случае благоприятного исхода потом тоже надо было где-то жить, что-то жрать.

– А ты у него самого за это не поинтересовался?

– Спрашивал, причем неоднократно. Но этот момент Юра старательно замалчивал.

– Что ж, если тебе, Паша, до сих пор, как ты говоришь, интересно, пожалуй, я могу объяснить причину старательного замалчивания.

– О как? Давай, удиви меня в очередной раз.

– Юрий решился на побег с Гейкой после того, как совершил в Ленинграде убийство.

– Да ладно? – оторопел теперь уже Яровой. – Не может быть!

– Может, Паша. В этой жизни, как учит нас жизнь, может быть абсолютно всё.

– Значит, все-таки провел меня? Вот стервец. А ведь я ему, Володя, поверил. Поверил, что нет на парне уголовки. А поверив, чем смог – помог. Да, дела… – Яровой потянулся за бутылкой. – Блин! Лучше бы и не спрашивал. Потому как чертовски обидно теперь. Да, и кого же он убил?

– Меня, – невозмутимо ответил Кудрявцев. – Помянем?

Ленинград, март 1942 года

Тяжелый пистолет оттягивал карман, ударяя в бок при каждом шаге, но для Юрки это незнакомое доселе ощущение было только в плюс. Он шел, упиваясь недолгим статусом вооруженного человека, и выражение неподдельного восторга само собой обозначалось на его скуластом, обтянутом обветренной кожей лице.

– И как ощущение?

– Здорово.

– Ствол – штука такая, – авторитетно, со знанием дела подтвердил Гейка. – Как первая баба. Разок попробуешь, потом ни в жисть не откажешься.

– А что? У тебя уже… было?

– Да сто раз.

– Так уж и сто?

– Может, чуть поменьше, конечно. Но все равно, до фига. Ты гляди, поаккуратнее с ним. Заряжен.

– Ладно…

Когда мальчишки добрались наконец до квартиры, Юрка завел окоченевшего Гейку в бабушкину комнату, усадил на кровать и запеленал словно маленького в несколько слоев одеял. С дровами были проблемы, но ради такого случая и на правах гостеприимного хозяина Юрка решил пожертвовать несколькими томами Брокгауза и Ефрона, отложенными на черный день. Из остававшихся в квартире книг эти были самые нажористые.

– Сиди, отогревайся. А я книжки принесу, для растопки.

– Чего? И печка будет?

– Само собой.

– О, поперли козыря!

– Знаешь, на кого ты сейчас похож?

– Знаю. На пингвина. У них тоже вечно хрен отмороженный.

– Да нет, ты просто копия капусты.

– Чего я?

– Я говорю: сто одежек, и все без застежек.

Юрка вышел в коридор и на ощупь двинулся в гостиную. Проходя мимо двери бывшей родительской спальни, он вдруг отчетливо услышал нечто похожее на слабый стон. От неожиданности Юрка вздрогнул и застыл на месте. Рука невольно сунулась в карман, где лежал пистолет, который он не успел вернуть Гейке.

Стон повторился, теперь отчетливее. Юрка достал пистолет, тихонечко, на цыпочках, зашагнул в комнату и напряженно всмотрелся в темноту. На родительской кровати лежал военный. В шинели, сапогах и в армейской шапке с опущенными ушами. Негромкое его похрапывание снова прервалось неким подобием стона и снова столь же резко оборвалось. Видать, снилось человеку что-то нехорошее, недоброе.

Стараясь не дышать, Юрка подошел ближе – и тотчас отпрянул назад, ибо на кровати лежал Кудрявцев. Это было так же невероятно, как если бы в своем доме Юрка застал спящего фашиста. Впрочем, сейчас и тот и другой для него по сути были равнозначны: что фашист Ганс, что чекист дядя Володя. Вспомнив о пистолете, Юрка поднял руку и прицелился. Мушка запрыгала, потерялась на черной шинели.

– Просыпайся, гад! – приказал он срывающимся на фальцет голосом. – Я не хочу убивать тебя спящим.

Кудрявцева подбросило на кровати, как от разрыва снаряда.

Даром что спросонья, он опознал Юрку много быстрее.

– Юрий? Ты?! Живой?! Э-э-э… Юра! Убери пистолет. Это тебе не игрушка, слышишь?

– За отца, за маму, за бабушку, за деда Степана, – начал зачитывать приговор Юрка. – За всех, кто по твоей вине погиб, приговариваю тебя к высшей мере наказания.

– Юра, подожди! Не дури, слышишь? Давай поговорим как мужчина с мужчи…

В пустой квартире выстрел прозвучал оглушающе громко, а тяжелый пистолет дернулся, вырываясь из руки. Юрка стрелял первый раз в жизни, да еще и в живого человека, а потому не сразу уловил связь между выстрелом и тем, что произошло. Но нетрудно догадаться, что попасть в столь крупную мишень с нескольких метров смог бы и слепой. Страшась увидеть результаты рук своих, парень выскочил из спальни и, натыкаясь на стены, кинулся в комнату, к Гейке. А тот, ошарашенный невесть откуда раздавшимся выстрелом, неуклюже пытался выбраться из одеяльного кокона.