Николай Леонов - Долг платежом страшен

– Он не бедный, – согласился Лагутин. – Но принципиальный. А меня на дух не переносит. Удивительно, что меня в этот раз выслушал.

– Ну, по-моему, это уже не первое чудо с его стороны, – заметил Гуров. – Насколько я понимаю, именно дядя выступил поручителем, когда вы брали в банке кредит?

– Да, это верно, – несколько смущенно сказал Лагутин. – Он и тогда мне помог. А я, видите… В общем, я больше даже заикаться не хочу ни о какой помощи.

– Зря! – вставил Крячко. – Вот это зря. Это гордыня, молодой человек. Тяжело, понимаю. Так наделаете глупостей – потом еще тяжелее будет.

– Постараюсь не наделать. Я же пришел к вам. Думаете, мне сильно хотелось?

– Нет, не думаем, – улыбнулся Гуров. – По своей охоте к нам редко ходят. Но вы очень правильно сделали, что пришли. Жаль, мы не знали всех обстоятельств. Нужно было вас предупредить. Не хотелось бы, чтобы о вашем визите знали те, кто за вами следит.

– А чего меня предупреждать? – хмыкнул Лагутин. – Я и сам сообразил. Вы имеете в виду, не притащил ли я за собой «хвост»? Вроде не должен. Я сюда на метро добирался, нарочно три пересадки делал, проверял. Никого вроде не заметил. Да и не особо они скрывались. Они, наоборот, стараются сделать так, чтобы я про них не забывал.

– Ну что же, это хорошо, ежели так, – заключил Гуров. – Тогда это упрощает дело. А вы, как только заметите, что на горизонте опять появились соглядатаи, звоните вот по этому телефону. Мы подключимся и постараемся проверить, что это за люди. Стопроцентной гарантии вашей безопасности дать не могу, но обещаю, что мы приложим все усилия, чтобы в кратчайшие сроки прекратить этот беспредел. С вашей стороны требуется лишь хладнокровие, внимательность и дисциплина.

– Я попробую быть хладнокровным, – пообещал Лагутин. – Но стопроцентной гарантии тоже не даю.

– Нас и девяносто девять устроит, – засмеялся Крячко. – По моему разумению, предприниматель обязательно должен быть хладнокровным и расчетливым. Иначе какой же он предприниматель?

– Как видите, предприниматели тоже разные бывают, – мрачно сказал Лагутин. – Хотя, наверное, правильно меня кинули. Нечего мне такому в бизнесе делать.

– Держи хвост пистолетом! – посоветовал Крячко. – Уныние – тоже тяжкий грех. Люди в борьбе или закаляются, или ломаются. Значит, нужно закаляться. А к дядьке сходи! Во-первых, поблагодари за то, что он тебя к таким умникам, как мы, послал, а во-вторых, удочку забрось насчет своего долга.

– Вообще-то он что-то такое говорил, – вспомнил Лагутин. – Обещал помочь.

– Ну вот видишь! – воскликнул Гуров. – Я же говорил! Не все так уж плохо, верно?

Лагутин в ответ на это только пожал плечами. Ему картина виделась несколько иначе, но настаивать он ни на чем не стал, взял у Гурова номера телефонов, распрощался и ушел.

– Черт побери! А здесь что-то наклевывается! – заявил полковник Крячко, когда они с Гуровым остались одни. – Не знаю, правда, имеет это отношение к вашему с осветителем случаю, но у безобразия в гольф-клубе есть, оказывается, какая-то своя замысловатая подоплека!

– Да, и кажется, это финансовая подоплека, – подхватил Гуров. – Впрочем, тут-то как раз ничего удивительного нет. Интересно, кто именно решает подобным путем финансовые вопросы и в каких случаях. Еще раз убеждаюсь, что история, которая произошла в гольф-клубе, не зря привлекла мое внимание. Нужно как можно скорее побеседовать с обоими потерпевшими. Кстати, сегодня жена как раз собиралась навестить своего коллегу по сцене. Говорят, он уже в состоянии шевелить конечностями и воспринимать человеческую речь. Для серьезной беседы, думаю, еще рановато, но сам факт обнадеживает. Пожалуй, позвоню Марии прямо сейчас – поинтересуюсь, навещала ли она Пчелинцева и как прошла встреча…

Гуров набрал номер мобильного телефона жены и подмигнул Крячко. Но через несколько секунд на лице его появилось выражение беспокойства.

– Не отвечает, – пробормотал он. – Если только она на сцене сейчас… Да нет, сейчас она уже должна быть свободна. Не понимаю…

Он уже начал тревожиться по-настоящему, но тут на вызов ответили. Необычно возбужденный голос Марии произнес:

– Гуров! Это здорово, что ты позвонил! Собственно, я сама собиралась тебе звонить, но увлеклась и…

– Кем это ты там увлеклась? – грозно спросил Гуров, у которого при звуках голоса жены сразу поднялось настроение.

– Я еще не знаю, кем, – таинственным тоном ответила Мария. – Мне кажется, ты должен сам сюда подъехать. Строго говоря, мне приходится выполнять за тебя твою работу.

– Не понял! – Гуров опять начал беспокоиться – Мария говорила действительно что-то непонятное.

– Я сейчас в районе Останкина, – торопливо пояснила Мария. – Он, кажется, едет в сторону проспекта Мира. Я еду за ним на своей машине, и мне трудно разговаривать, потому что тут большое движение, а мне надо рулить.

– Кто он?!

– Не знаю, – с досадой сказала Мария. – Одним словом, это связано с Пчелинцевым. Потом все объясню. По-моему, тебе нужно поторопиться.

– Бегу сломя голову, – сказал Гуров уже отключившемуся телефону.

Крячко вопросительно на него взглянул. Гуров пожал плечами.

– Не знаю, что случилось, – сказал он. – Но мы немедленно выезжаем.

Нельзя сказать, чтобы это тянуло на скандал, но скандальная атмосфера, безусловно, возникла, как только Мария Строева предложила направить делегацию в больницу, чтобы проведать пришедшего в себя осветителя сцены Лешу Пчелинцева. Делегация должна была насчитывать не более четырех человек вместе с самой Марией, но в полной мере представлять все слои театрального коллектива, то есть актеров, рабочих сцены и администрацию.

Первым внес напряжение «командир» осветителей – Пашков Петр Иванович, человек авторитетный, принципиальный, с четверть века проработавший в театре и считавший его своим вторым домом.

– Как хотите, Мария, – сказал он, – а я не пойду. Вас я уважаю и боготворю, но к этому вертопраху не пойду ни за какие коврижки. И знаю, что не по-христиански, а все равно не пойду, потому что есть такие люди, от которых одна суета на этом свете. Одна суета и враждебность. Вот Пчелинцев как раз такой человек и есть. И не в сочувствии он нуждается, а в хорошем уроке. Получил он свое. Жив остался – уже хорошо, прости меня, господи!

После такого горячего выступления ряды желающих совершить милосердие стали редеть на глазах. Все под разными предлогами ссылались на занятость, на нездоровье, на слабые нервы и черт знает на что еще. В конце концов Мария не выдержала и высказала все, что думает о коллегах, безо всяких экивоков.

– Стыдитесь! – сказала она. – Говорим на сцене о высоких чувствах, ломаем дурака перед журналистами, а сами не способны на простую человеческую жалость! Какая разница, в каких отношениях вы были с человеком, у которого случилась такая трагедия? Все-таки он работал рядом с нами несколько месяцев…