Наталья Александрова - Две дамы с попугаем

— Алка, ты платок возьми, а то кошку уже хоть выжми.

Алка посмотрела мрачно и от еды отказалась. Надежда уже начинала терять терпение: ну взрослая же баба, а ведет себя как ребенок!

— Слушай, ну прекрати капризничать, мне тоже недосуг с тобой возиться!

Ты лучше подумай: есть у тебя знакомый, который тебя так сильно ненавидит, что мог бы тебе так отомстить, собаку убить.

Мария Николаевна сказала, что очень похоже на месть, в ее практике такое случалось.

— Нет, никто меня не ненавидит, кроме моего бывшего мужа Тимофеева. Он и убил собаку.

— Ну вот опять завела свое! Да с чего ему тебя ненавидеть, вы ведь и не ссорились. Это он от тебя ушел, а не ты от него. И послушай, что-то странно даже: с чего это ты так уверена, что муж тебя бросил. Пропал человек и оставил записку, только и доказательств, что записка.

А в записке что сказано?

Надежда нашла на столе записку и опять стала читать вслух.

— «Дорогая Алла», ну тут все правильно, если не считать того, что Аллой он тебя никогда в жизни не называл. А как он кстати, тебя называл?

— Мамочкой, — как-то смущенно ответила Алка.

— Ну, это при детях, а ночью, в интимные, так сказать, минуты, тогда как?

— Не помню, — Алка помолчала, — у нас последнее время с этим делом как-то не очень, парни взрослые за стенкой, сама понимаешь…

— Ага, а когда они все уехали и можно бы найти время с мужем пообщаться, у тебя педсовет, выпускной, медальная комиссия и что там еще-то? Ну, не буду, не буду, не реви.

Кошка Марфа наконец вырвалась из Алкиных рук и принялась с негодованием умываться.

— Дальше читаем: «я встретил другую женщину», ну, допустим, встретил, так что, сразу уходить?

— Не цепляйся к словам, — разозлилась Алка, — она его понимает лучше, чем я, а что, если действительно так?

— А что его понимать-то? Какие такие у него проблемы? Сексуальные?

— Да брось ты! — Алка махнула рукой. — Какой там секс? Мы же уже старые!

— Ты что? Твоему Петюнчику еще пятидесяти нет, а у мужиков в это время как раз вторая молодость.

— Да? А я и не знала. Все как-то некогда посидеть, подумать, годы бегут, бегут…

— Ну, ладно, дальше в записке: «Поэтому я ухожу к ней навсегда». Уходит навсегда, а вещи не взял, документы оставил, да мужика без военного билета никуда не пропишут! С детьми не попрощался, одежды даже не взял, белья смены, это как объяснить? И потом «собаку забираю с собой», почему после подписи такая приписка? И почему только собаку, а не кошку и не попугая? Поделили животных, да?

Одна собака равняется одна кошка плюс один попугай? Неравноценно.

— Это как сказать, попугай очень дорогой.

— Все подорож-жало! — немедленно отозвался попугай.

— Ну так вот, все в записке вранье: и собаку он не забрал, и уходить никуда не собирался, раз веши не взял.

Надежда еще раз внимательно рассмотрела записку.

— Постой-постой! Вот смотри, записка написана шариковой ручкой, так? А вот тут в слове «поэтому» ручка вдруг перестала писать.

— Ну паста кончилась.

— Нет, если бы паста кончилась, дальше бы он другой ручкой писал, а тут дальше та же паста, синяя. Есть у тебя шариковая ручка самая простая, лучше синяя для чистоты эксперимента?

— Конечно, есть.

У Алки в сумке всегда был запас простых шариковых ручек для нерадивых и забывчивых учеников. Надежда вырвала из тетради листок в клеточку. Поискала толстый блокнот или книжку, подложила под листок и дала Алке, держа его полувертикально.

— На, пиши записку.

— Какую записку?

— Пиши: дорогая Алла, и так далее, быстрее только.

Алка послушно стала писать записку самой себе, ручка перестала писать на слове «ухожу».

— Вот видишь, это всем известно, что если шариковую ручку использовать на негоризонтальной поверхности, через некоторое время она перестанет писать.

— Дай-ка я попробую.

Надежда стала писать ту же записку, и через некоторое время ручка забарахлила на слове «навсегда».

— Все ясно, он писал эту записку в походных условиях, стола под рукой не было. И где же, интересно знать? В этой квартире столов навалом: ваш общий письменный в спальне, Пашкин у него в комнате, здесь в гостиной стол есть, на кухне, в конце концов. Ну что ты, Алка, молчишь, объясни мне, где он эту записку писал? На улице? Вот прошла мимо другая женщина, когда он с собакой гулял, он в нее влюбился с первого взгляда, мигом написал тебе записку, забежал домой, паспорт прихватил и костюм выходной, чтобы в загс идти, и — ходу за ней?

— А собака как же?

— А собаку так за собой и таскал, некогда было отцепить. Тебе самой-то не смешно?

— Не до смеха мне!

— Да пойми ты, Алка, не такой твой муж человек, чтобы вот так уходить! Не в его это характере. Таким образом мальчишка семи лет может из дому сбежать, чтобы в Африку поехать на львов охотиться или в космонавты, а не солидный мужчина, доктор наук.

— И как же бедный Гаврик оказался там на шоссе?

— Вот, — Надежда стала серьезной, — я тебя к мысли подвожу, что мужа твоего Тимофеева Петра Николаевича похитили.

— Что-что? Ты, Надежда, совсем сбрендила, везде тебе преступления мерещатся. Да кому он нужен-то, зачем его похищать? Выкуп за него будут требовать, что ли? Так у меня только триста долларов, больше ни копейки в доме нет. Правда, я за него больше бы и не дала, но и этих жалко.

— А ты подумай как следует. Вот пошел он вечером в пятницу гулять с собакой, оделся попроще, как всегда. Гуляет это он на пустыре, вдруг подъезжает машина сзади, народу там не много, могли люди ничего не заметить, хватают твоего Петюнчика, Гаврюше вкалывают лекарство и заставляют Петюнчика писать тебе записку, чтобы ты его не искала. Запугали человека, он и написал. А они у него отобрали ключи, пошли к вам домой, сделали разгром, костюм выходной забрали, потому что это точно его вещь, по размеру видно — сыновья-то в тебя удались, вон какие высоченные вымахали.

Прихватили они еще паспорт и деньги, а колечко и сережки какая-то сволочь просто себе в карман украла. А про доллары они не знали, муж твой им, естественно, не сказал ничего. И про остальные документы не доперли.

— А рукописи зачем взяли, весь ящик выгребли?

— Вот, может, его из-за этого и похитили, может быть, у него в бумагах что-нибудь было. Ведь не зря он письмо спрятал про эту Анну Руммо.

— Не про нее, а про ее дом, ее-то уже и на свете нет давно. Спасибо тебе, конечно, Надя, за то, что ты за моего Тимофеева так беспокоишься, а только все это ерунда, другая баба у него есть, это точно.

— Да с чего ты взяла-то?

— Так, наверное, дня четыре тому назад звонит мне на работу какая-то женщина и говорит, что, мол, ах, простите, мне так неудобно, но не могу молчать, у мужа вашего, говорит, на работе любовница есть молодая, и весь отдел знает, всем неудобно, а они даже и не скрываются. Я, конечно, сначала растерялась, а потом и спрашиваю, кто, мол, это со мной говорит, представьтесь, пожалуйста.