Елена Арсеньева - Лесная нимфа

Она попыталась донести эту мысль до мужика, и тот кивнул:

– Ага, ага… а тебе туда чего? На работу наниматься, что ли?

– О господи, – устало вздохнула Алена, которой иногда чувство юмора все же изменяло, вот так вот брало и изменяло! – Ну ваша-то, извините, какая печаль? Не помните, где клуб, так и скажите. Спасибо, извините!

– Да нет, – протянул мужик. – Я помню. Вон туда тебе, – он махнул за угол. – Второй дом.

Алена недоверчиво посмотрела в темный проулок. Но это уже не улица Маршала. С другой стороны, возможно, дом носит номер не 15, а 15а или б. Габсбург просто забыла написать эту буковку, когда сообщала адрес. Запросто!

Наверное, это была ошибка: идти не домой к Анненским, а на работу к Диминой матери. Сначала пришлось долго ждать ее в приемном покое, потому что Наталья никому в больнице не сказала, с каким делом пришла к Анненской: зачем зря будоражить общественное мнение? Но ожидание затянулось, и Наталья, которая на послеобеденное время вызвала для допроса и очной ставки Косихина и Шибейко, начала нервничать и уже решила было раскрыть свое инкогнито, когда тоненький голос спросил:

– И кто меня ждет?

Наталья обернулась, почему-то ожидая увидеть женщину такую же худенькую, как Дима, больше похожую на усталую девочку, ну, с таким голоском-то, но Тамара Владимировна Анненская оказалась хоть и небольшого роста, однако очень полной, как говорится, поперек себя шире, рыхлой, бледной, с маленькими, в противоположность сыновним, прозрачными глазами.

– Отойдемте в сторонку, – предложила Наталья, уловив любопытные взгляды дежурных по приемному покою.

– А чего мне ходить? За день так нахожусь… – махнула рукой Анненская. – Ты на аборт? От Верки? Принесла?

Наталья запнулась.

– Давай быстро. На сегодня уже поздно, не попадешь, а на завтра я уж подлижусь к дежурной, только меньше десятки ей давать нельзя, поняла?

Мелькнувшая мысль, что она, кажется, невольно наткнулась на криминал, вернула Наталье чувство юмора и уверенность в себе.

– Я из милиции, – сказала она и тут же, повинуясь неизъяснимой жалости, которая иногда охватывала ее по отношению к матерям преступников, желая предупредить момент, когда женщина испугается своих опрометчивых слов, уточнила: – По поводу вашего сына.

Однако ни тревоги, ни смущения в белесых глазах женщины и не бывало:

– Насчет Димки? Димка мне говорил, что вы ему дело пришить хотите. Масляков, наверное, на лапу дал хорошо? Парень сидел, так кого же еще мордовать? А? Его! Мать у него одна, денег у нее все равно нет, сына ей не откупить, так вали все в одну телегу!

Ее голос окреп и уже очень мало напоминал голос худенькой девочки. Одна из медсестер приподнялась за барьером и заинтересованно слушала.

– Вы думаете, что говорите? – тихо спросила Наталья. – Я из милиции, веду дело вашего сына…

– Не пугай, не пугай! Милиция! Что, сама милиция тебе с ногами, руками да головой? Тоже из человечков состоит. Это вместе вы все – милиция, а каждый в отдельности – вроде моего бывшего мужика. Вот она какая, ваша милиция! Сына родного посадить готов, лишь бы алиментов не платить!

Наталья попыталась взять себя в руки:

– Но ведь именно милиция и наказала вашего бывшего мужа.

Анненская так и ринулась на нее.

– Да на что мне ваше наказание?! Мужик хорошие алименты приносил, а сейчас что? Фитюлька! На четырех работах концы с концами сводит, как тут уследишь? Наказали меня, а не его, сукина сына!

– Успокойтесь, – сказала Наталья, поеживаясь от любопытных взглядов. – Хорошо, мы потом поговорим.

– Да уж поговорим! Со мной лучше знакомство водить, чем в ссоре жить.

Она резко повернулась, на прощанье неприятно ухмыльнувшись, и ушла. Девушки за барьером уткнулись в свои бумаги.

Наталья подумала: «Да они же боятся Анненскую!» По всему было видно, что девушкам неуютно: а вдруг Наталья заговорит с ними? Но тут к застекленному подъезду подкатила «Скорая». Девушки засуетились. Откуда-то выскочила пожилая санитарка. Под мраморными сводами просторного приемного покоя стало тесно. И Наталья ушла. Из разговора – если это можно назвать разговором – ей кое-что все-таки стало ясно. Мать привычно берет горлом. Если она и сына приучила к таким методам «борьбы за существование», то противоречия, которые Наталья находила в показаниях Димы Анненского, вполне объяснимы.

Но она даже не представляла, что ей приготовил следственный эксперимент!

Следственный эксперимент начался с заминки. Масляков на место прежнего замка поставил никелированную трубу особой секретности, и Витя Косихин растерянно топтался у двери, вертя в руках тяжелую связку ключей, одним из которых, очевидно, и была открыта дверь этой квартиры в день кражи.

– Зачем тебе столько ключей? – спросила Наталья еще на допросе.

Витя, похоже, и сам толком не знал. Интересно рассматривать, как причудливо вырезаны у некоторых из них бороздки, головки… Каждый – будто таинственный золотой ключик, и интересно, что же находится за той дверцей, которую им можно открыть?

– Ну вот ты и открыл, – сказала ему тогда Наталья. – И что же нашел?

Витька посматривал на нее с непонятным ожиданием, будто все время надеялся, что она вот-вот скажет: «Ну, хватит, иди домой. Только больше так не делай, ладно?» – и с каждым новым вопросом в его глазах накапливалось отчаяние, но это было, казалось Наталье, отчаяние испуга, а не безысходности, какое она подметила в глазах Димы Анненского.

Слава Шибейко, плотный, коренастый, черноглазый и румяный, вообще двух слов не мог связать, путался в ответах, то и дело оглядываясь на мать, которая тихонько плакала все время, пока шел допрос. Не могла удержаться от рыданий и Витькина мать, поэтому Наталье показалось, что именно эти материнские слезы и, конечно, страх перед неизбежным наказанием не дают ребятам раскрыться. Они словно были еще в шоке и от самой кражи, удавшейся так легко, и от расплаты, последовавшей столь стремительно.

И Наталья подумала, что следственный эксперимент, проверка показаний на месте преступления здесь не просто формальность, а необходимость для самих ребят. Показания они давали путано, сбивчиво, но дело не только в этом. Иногда возвращение на место преступления способно перевернуть душу и куда более крепким мужикам, чем эти два перепуганных подростка.

– Ну ладно, – оказала Наталья. – Раз замок сменили – ничего не поделаешь. – И она нажала на кнопку звонка, взяв у Вити ключи и спрятав их в сумочку.

Масляков открыл не сразу – видно, с непривычки и сам не мог справиться с новым замком.

Наталья оглянулась. Чуть поднявшись с третьего этажа, весь вытянувшись, на них смотрел Дима Анненский, оставшийся под присмотром сержанта там, где «стоял на васаре», как он говорил, во время кражи.