Елена Арсеньева - Лесная нимфа

Вечер как бы застыл на полдороге. Раскаленное марево, весь день дрожавшее над утомленной, обмелевшей, молочно-теплой рекой и вольно обнажившимися косами, теперь одело все кругом золотистой, мягкой, полупрозрачной дымкой, за которой медленно и неохотно наливалось вечерней синевой небо, огненным яблоком катилось за горизонт солнце, а белые, прохладные сугробы облаков никак не таяли даже в такую жару. Вечер медлил, оглядываясь на уходящий день, и Дима, остро чувствуя это чуть ли не впервые в жизни, думал в то же время, что вечер не иначе в союзе с ним, потому что если и случится что-то страшное, то, наверное, теперь уж в темноте. Если бы он мог сейчас вернуть…

– Черкес! – перебил его мысли голос Бугорка, который все так же лежал у костра. – Хочешь искупаться?

У Димки перехватило дыхание.

– Да ну, какой интерес, мелко тут, ил один. Черт знает сколько идти, пока на хорошую воду выйдешь, – лениво ответил Черкес.

Бугорок встал. Димка подумал было, что он сейчас бросится на Черкеса, но нет – Бугорок медленно обошел костер и приблизился к «трону». Здесь когда-то росла удивительная ива – в четыре ствола. Один ствол Бугорок и Кролик подрубили, повалили вершиной на землю, стесали круглый бок, чтобы удобнее было сидеть. Так они и посиживали здесь: на стволе Кролик, Черкес и Юрка, а Бугорок – на комле, опираясь на три оставшихся ствола.

И сейчас он развалился на «троне» и, простирая руку, будто бы смешливо, но с не очень-то скрываемой злостью, повелел:

– Черкес! Искупнись-ка! И Кролик с тобой окунется!

– Мелко! – услышал Димка чужой – нет, оказывается, свой голос, но Бугорок не унимался:

– Ничего, течением вынесет на глубину.

А Черкес, который ничего не понимал в этом разговоре, но хорошо знал, что долго спорить с Бугорком не стоит, уже покорно раздевался. Вот, в застиранных трусиках, худой и смуглый, поджимаясь на галечной полоске, медленно пошел к воде…

– Ну! – подстегнул Бугорок. – Я тебе помогу.

Димка встал. Начал расстегивать рубашку. И сам пропустил, не отфиксировал сознанием тот момент, когда его подобравшееся в долгом ожидании опасности тело метнулось к Бугорку, опрокидывая его с «трона», заламывая ему руки, чтобы не дать им сорвать с ремня охотничий нож.

– Кро-лик! – хрипанул было Бугорок, но тут же ловко выгнул дугой свое небольшое, но сильное тело, ударил Димку коленом в пах, и не успел тот крикнуть, как оказался прижатым к земле, с заломленной шеей, задыхающийся под тяжестью двух тел, потому что на него набросился и Черкес.

– Черкес… – мучительно выдавил Димка. – Беги… он тебя… – На это ушли все силы, какие были, и он сник.

Но все-таки он был в сознании, просто от небывалого напряжения помутилось в голове. Однако он чувствовал, как ему связывают руки и ноги и, приподняв, тащат, потом прислоняют к стволу. Мысли немного прояснились, но Димка не спешил поднимать голову – пытался сообразить, что теперь делать. Он и подумать не мог откупиться от Бугорка раскаянием, послушанием, да и бесполезно это, но как успеть дать понять Черкесу об опасности, какие найти быстрые слова? И до чего больно стянуты за спиной руки! Он вспомнил, как недавно просил у кого-то жалости. Никто его не пожалеет, потому что он сам не жалел никого…

В шею его, ниже левого уха, ткнулось что-то холодное и острое. Он медленно поднял голову, открыл глаз и увидел Бугорка, который осторожно покалывал его ножом, а сзади маячило белое лицо Черкеса, будто бы размалеванное угольными полосами бровей и пятнами глаз.

Бугорок не ждал, что Кролик еще способен сопротивляться, и убрал нож. Димка опрокинулся на бок и резко перекатился в сторону, выкрикнув:

– Он убил женщину на Линде, он тебя хочет убить, чтобы ты не сказал!.. Беги!..

Бугорок прыгнул на него, но, хоть Кролик и был связан, они еще какое-то время катались по сухой и жесткой траве, и Димка в бросках и рывках даже ухитрился сбросить слабые путы с ног. Теперь он пинком отшвырнул Бугорка, изогнувшись, вскочил, на миг застыв от резкой боли в пояснице, и побежал на непослушных ногах к Черкесу, опять крича:

– Беги, беги, да беги же ты!

Заломленные за спину руки мешали ему выпрямиться, и в голову опять вплыла муть, и он не поверил, что это Черкес преградил ему дорогу, ударил и, когда он упал, плюхнулся ему на ноги, прижимая их к земле. Тут подоспел и Бугорок.

– Падаль! Падаль! – Димка задыхался. – Он же убьет тебя!

– Нет! – взвизгнул Черкес. – Не надо! Бугорок! Не надо! Я за тебя!

Бугорок утомленно прикрыл глаза. На его белом, впалом от усталости виске забилась голубая жилка, но рука снова крепко держала нож. А Черкес, подпрыгивая на Димкиных ногах, машинально сжимая их, кричал, мешая слезы и слова:

– Бугорок! Лешенька! Миленький! Я за тебя! Не убива-а-ай!..

Он уткнулся в Димкины поднятые колени и завыл. Димка зажмурился от отчаяния и ненависти, но тут же открыл глаза, услышав толос Бугорка:

– Заткнись! А ты говори, где Степец! Ты его спрятал? Где?

И он пнул Димку под ребро. Димка застонал, и за этим стоном последовал новый удар, еще более острый и резкий, и новый приступ боли, совсем уж непереносимой. И он закричал, широко раскрывая глаза, которые, казалось, тоже кричали.

Вдруг тяжесть свалилась с его ног, и он смог повернуться, прижаться боком к земле. Это влажное – почему, ведь такая сушь? – прикосновение на миг утишило боль, прояснилось в глазах, и Димка разглядел Черкеса, прижатого к земле каким-то смуглым человеком, а другой, худощавый, скручивал руки Бугорку, и бешеные, белые глаза того были последним, что увидел Димка.

…А Юрка Степцов рано завалился спать, потому что его мутило теперь не только от несвежего пива, но и от голода и страха. Он долго крутился, наконец уснул на нарах, припорошенных мягким, старым, уже утратившим аромат сеном. И ежик, которого любопытство заманило в зимовьюшку, долго смотрел на его вялое во сне, успокоившееся лицо черненькими бойкими глазками, перебирая лапками и подергивая носиком, словно морщился осуждающе.

Наконец-то стемнело.

– «Номер засекречен» , – прочла Алена на дисплее. – Что бы это значило, как вы думаете?

– Это он, – тихо сказал Анненский. – Это он звонит…

– Внеформата? Этот ваш… Лесков?! Не может быть.

– Легко проверить, – сказал Анненский. – Ответьте.

– Я боюсь.

– Ничего, – пробормотал он успокаивающе. – Во-первых, я с вами. Во-вторых, даже Бугорок не умеет убивать по телефону.

– Ну, будем надеяться, – с нервным смешком проговорила Алена и нажала на зеленую полосочку, что означало – ответ. И сразу же включила громкоговоритель, что, собственно, уже вошло у нее в привычку.

– Алло?

– Привет, писательница Дмитриева, – проговорил знакомый голос, от одного звука которого Аленин рот вдруг наполнился отвратительной, металлического привкуса, слюной.