Аркадий Адамов - Угол белой стены

— А какие приметы преступников дают люди, пострадавшие от мошенничества?

Они снова рылись в толстых папках, читали вслух протоколы и начинали спорить.

— Подходит Семенов.

— Не совсем.

— А я говорю — подходит! Ты что хочешь? Чтобы перепуганные, ошалевшие люди давали тебе абсолютно точные приметы? Вплоть до родинки на щеке?

— Кстати, у Семенова родинка за ухом.

— Вот, вот. Хочешь, чтобы к нему за ухо заглядывали? Ты слушай, что этот Волков сообщил…

И Лобанов в десятый раз медленно, с ударением читал протокол допроса.

— Да, вот еще что, — вспомнил Сергей. — Надо получить образец почерка Семенова, сравним с почерком, каким написано письмо…

— Какое?… Ах, к Горлиной?

— Именно. Слушай! А текст телеграммы на почте изъяли?

— Еще бы!

— Давай-ка и его сравним с письмом. Сейчас. Пока хотя бы приблизительно.

— Ну, что ты! Письмо к Горлиной, а телеграмма от нее.

— Давай все-таки.

Лобанов пожал плечами, нехотя стал рыться в толстых папках. Наконец на стол легли рядом мятый листок с торопливыми словами: «Приезжай. Надо поговорить в последний раз» — и бланк телеграммы.

Сергей и Лобанов склонились над ними. Потом Лобанов поднял голову.

— Да-а, я тебе доложу. Просто голова идет кругом. Ведь одна рука писала!..

— Завтра же направим на графологическую экспертизу. Это уже черт знает что. — Сергей с сомнением посмотрел на друга. — Может, мы просто устали, а?

В напряженной тишине, возникшей на миг в кабинете, неприятно резко прозвучал вдруг телефонный звонок. Лобанов торопливо снял трубку.

— Александр Матвеевич, — узнал он голос Урманского, — я уже в гостинице, а вы… Девятый час ведь.

— Идем, — ответил Лобанов.

Спускаясь по лестнице, они договорились: больше о делах не говорить, хватит, действительно уже устали. — И может быть, последнее их открытие им просто приснилось? Но все это — завтра.

На улице было темно и холодно. Резкими порывами налетал ветер, бросая в лицо колючую ледяную крупу.

И все-таки в гостиницу решили идти пешком. Пусть продует. К тому же необходимо было на что-то переключиться, хотя бы на борьбу с ветром, на мелкие уличные впечатления, даже просто на ходьбу. Оба перекурили и сейчас жадно вдыхали морозный, свежий воздух.

Шли молча и быстро, обгоняя прохожих.

Уже недалеко от гостиницы Лобанов наклонился к Сергею и, перекрывая свист ветра, прокричал:

— Совсем забыл тебя спросить, как Лена?

— Ничего. Премьеру готовят.

— Значит, все в порядке?

Сергей кивнул головой. «Допытывается, — усмехнувшись, подумал он. — Наверное, помнит ту историю с шапкой, когда работали по делу „Черная моль“».

Они вошли в вестибюль гостиницы раскрасневшиеся, слегка запыхавшиеся и сразу увидели Урманского.

Молодой журналист нетерпеливо разгуливал между креслами в распахнутом пальто, в сдвинутой на затылок меховой шапке со спущенными ушами, в руке он держал тонкую кожаную папку на «молнии» с надписью «Аэрофлот».

Сразу заметив вошедших, Урманский с улыбкой направился к ним, небрежно размахивая папкой.

Когда все трое вошли в номер и Сергей прикрыл дверь, Урманский торжественно объявил:

— Поступило предложение, Сергей Павлович, скромно отметить ваш приезд. — Он вытащил из внутреннего кармана пальто бутылку вина. — Надеюсь, возражений нет?

— Догадливый народ эти журналисты, — засмеялся Сергей. — Какие могут быть возражения?

— Особенно наши журналисты, заметь, — вставил Лобанов и хитро взглянул на Урманского. — Но действуют они всегда… Как вы говорите? С подтекстом, да?

Урманский в ответ коротко хохотнул.

— А ну вас, Александр Матвеевич. Не признаете вы бескорыстное движение души.

— Ладно, — вмешался Сергей. — Как говорится, если вино откупорено, оно должно быть выпито. А насчет этого самого подтекста, — и подмигнул, — он у нас тоже есть.

Выражение лица у Лобанова вдруг стало озабоченным. Он внимательно огляделся по сторонам, приподняв скатерть, заглянул под стол, отдернул штору, за которой помещалась кровать с тумбочкой, и осмотрел там все.

— Чего это ты ищешь? — невинным тоном осведомился Сергей.

— Как говорил боцман Приходько с «Грозящего», раз пошло такое дело, режь последний огурец. Тебе на хранение был оставлен небольшой черный чемоданчик.

— А-а, так я его сдал администрации. Думал, предыдущий жилец забыл.

— Неужели сдал?! — картинно испугался Лобанов. — У тебя что же, обоняние атрофировалось?

— А я не сыскная собака. Зачем мне обоняние?

— Ну оперативное чутье. Все, старик. Выходишь в тираж. Хорошо еще, что у тебя есть такие друзья, как я.

Он демонстративно принюхался и, словно влекомый какими-то невидимыми магнитами, проделал сложный путь по комнате, потом приблизился к Сергею, грозно потребовал: «А ну, дыхни», сочувственно покачал головой и наконец стремительно исчез в прихожей.

Урманский, хохоча, повалился на диван.

Через секунду Лобанов появился в комнате, держа в руке чемоданчик. Он торжественно поставил его на стол и объявил:

— Я же тебе еще на аэродроме говорил, встреча предусмотрена в двух вариантах: у меня дома и тут, в зависимости от твоих капризов. Задержалась на сутки по техническим причинам…

Тут невольное облачко пробежало по его круглому, веснушчатому лицу. Сергей нахмурился.

— А что за причины? — с любопытством спросил Урманский.

— Мы не в Америке, — резко ответил Сергей. — Публику развлекать тут нечем. — И, меняя тон, повторил: — Вино откупорено, его надо выпить.

Вскоре все трое уже сидели за столом.

— Ну, а как поживает наша общая знакомая? — спросил Сергей Урманского.

— А! — досадливо махнул рукой тот. — Представьте, я не могу ее найти!

— То есть как «найти»? — удивился Сергей.

— А так. Ни за что не разрешила проводить себя. Я еле выпросил телефон дяди. Сегодня звоню, отвечает какое-то учреждение. Наверное, перепутала. — Он повернулся к Лобанову: — Хоть бы вы помогли, Александр Матвеевич.

— Пожалуйста, Имя, фамилия?

— Только имя — Марина.

— Гм. Маловато.

— Марина… — задумчиво повторил Сергей. — Где-то мне попадалось сегодня это имя…

Лобанов с напускным равнодушием ответил:

— Марина Иванова из Волгограда.

— Ах да.

— Но я ее найду, вот увидите, — Урманский стукнул кулаком по столу.

— Желаю успеха, — улыбнулся Сергей. — И если найдете, поделитесь радостью.

— Да-а, вы еще отобьете, — Урманский подмигнул с самоуверенностью не знавшего неудач человека.

Разговор незаметно перешел на Урманского.

— Что сейчас сочиняете? — спросил его Лобанов.

— Очерк хочу написать. Об одном герое войны. У нас в городе живет. Еле раскопал его, знаете. Тяжелый старик. Ничего не рассказывает.

— А как фамилия?