Вячеслав Денисов - Грабеж – дело тонкое

– Мария, ужин готов.

Из-за коряги показалась небольшая черепаха и, вытянув шею, поползла к добыче.

– Ну тебя на фиг, – заявил Миша и быстро бросил замороженных мальков на дно емкости. – Как ты хаваешь – вырвать может. Смотреть противно.

Через полчаса начинался волейбольный матч между польской «Мостосталью» и лужниковским МГТУ. Окинув взглядом упаковку, Миша с удовлетворением отметил, что питья хватит даже в том случае, если поляки окажут достойное сопротивление и придется играть не три сета, а пять.

В это время в коридоре зажегся звонок. Во всех других квартирах, в которые звонят пришедшие, звонок раздается. Однако в квартире Решетухи он именно зажигался. Ведь ни одну из известных сирен, тем более после десяти банок пива, выпиваемых Мишей еженощно, он услышать не мог, поэтому звонок имел одну особенность. Звука не было. В тот момент, когда на пороге его квартиры кто-то нажимал на кнопку звонка, во всех комнатах зажигались специальные лампочки. Это был сигнал для Решетухи, что у дверей стоят гости.

Преодолевая коридор, ведущий из кухни в зал, Миша увидел, как над вешалкой вспыхнула лампочка.

– Опять нытики прибыли... – догадался яростный болельщик.

Переложив банку из правой руки в левую, он взялся за замок и прильнул к «глазку». В окуляр деформирующего изображения глазка Решетуха увидел молодого человека. Тот стоял, засунув руки в карманы, и смотрел куда-то в сторону. Мише это не понравилось.

– Предъяви фас! – попросил он, после чего пришелец отшатнулся от двери, словно пораженный электрическим разрядом.

Однако фас предъявил, и взору расстроенного неудачей хоккейной сборной фаната предстало веснушчатое лицо молодого тщедушного гостя.

– Кто такой? – спокойно осведомился Решетуха, не надеясь понять ответ.

Лицо, приблизившись к глазку, пошамкало губами, полезло под одежду и обнажило какое-то удостоверение.

– Опять старье нажаловалось! – тихо для себя, но не для покрова ночи возмутился Миша. – Ментов тут только не хватало!! Дома сидеть надо в это время, а не обходы делать! Не уважаю мужиков, не интересующихся спортом!..

Вскрыв банку, он сделал два яростных глотка и открыл дверь...

Уголовное дело по факту причинения гражданину Решетухе вреда средней тяжести легло на стол молодого судьи Центрального районного суда города Тернова Левенца Павла Максимовича в середине марта 2003 года.

Павел Максимович был не просто молод по судейским меркам. Он был чудовищно молод. Закончив юрфак в двадцать два года, он пять лет волок лямку в должности юриста в строительной корпорации «Кров без границ». После этого, успешно сдав экзамены, он получил удостоверение, подписанное самим Президентом страны. Двадцать семь лет для судьи – возраст рискованный, однако все требования, предъявляемые для кандидата на эту должность, были выдержаны. Ему более двадцати пяти от роду, у него высшее юридическое образование и не менее, а даже более пяти лет юридического стажа. Все по правилам, и Паша Левенец, по студенческому прозвищу Ленивец, превратился в Павла Максимовича, Его Честь федерального судью Центрального районного суда.

Не понятно, чем руководствовался председатель упомянутого суда Виктор Аркадьевич Николаев, назначая очевидного «цивильного» судью на рассмотрение уголовных дел, однако Левенец занял кабинет, соседствующий с самым известным в городе судьей по фамилии Струге. Эту фамилию Павел Максимович слышал еще в институте. На приговорах Струге решались задачки по праву и проводились занятия по профессиональной этике юриста. Струге уже сам не помнил, при каких обстоятельствах и в каком году ему приходилось оглашать приговоры по сомнительным делам, а вот Левенец помнил очень многие эпизоды из жизни знаменитого скандального судьи. Собственно, он и в судьи-то подался исключительно ради того, чтобы стать юристом, хоть чем-то похожим на Струге. Он даже не мечтал попасть в Центральный суд, однако судьба распорядилась так, что не только стал членом команды этого суда, но и кабинет получил тот, что соседствовал с кабинетом Антона Павловича.

Понимая, что его судейское реноме во многом будет зависеть не только от законности выносимых приговоров и качества рассматриваемых в кассационной инстанции дел, но еще от его поведения в тесном судейском мирке в здании на улице Красных Партизан, Павел Максимович первый месяц службы посвятил разведке. Разведкой он называл установление взаимоотношений всех членов судейского коллектива и выяснение для себя правильной тактики последующего поведения.

Присутствуя на судейских совещаниях, регулярно устраиваемых Николаевым, Павел Максимович впитывал в себя, как губка, каждую нотку настроения коллектива. Авторитет Николаева был для него непоколебим. За месяц Левенец сделал пока один лишь вывод. Деятельность маленького мирка, именуемого районным судом, – не что иное, как работа разведчиков в тылу врага или труд старателей в период фарта. Каждый судья носит в себе загадку, стараясь хранить ее при любых обстоятельствах, при этом всяческими путями пытается узнать тайну, которую носит коллега. Личные отношения сведены к минимуму.

Была еще одна странная вещь, не заметить которую было невозможно. На всех совещаниях Николаев доводил до судей свои решения по различным вопросам. В этом, если быть откровенным, ничего странного нет, однако все указания председателя суда заканчивались вопросом «Как вы считаете, Антон Павлович?». Вот это и было странным. Антон Павлович Струге – такой же судья, как и Левенец. Такой же судья, как и все прочие, кто отправлял правосудие в Центральном районном суде. Однако, принимая решение по тому или иному организационному вопросу, свою речь председатель заканчивал неизменным обращением к Струге: «Как вы считаете, Антон Павлович?» И Антон Павлович вяло жал плечами, теребил мочку уха, кривился и отвечал так, что у Левенца на спине коробилась кожа.

– А я откуда знаю? – разрушая выстроенный Левенцом за студенческие годы миф о гениальности Струге, отвечал Антон Павлович. – Я что, Даль, что ли, все знать?

– Ну, одна голова – хорошо, а две – лучше, – настаивал Виктор Аркадьевич.

– Одна голова – хорошо, а две – уже некрасиво, – заканчивал всякий раз Струге.

«Хам», – всякий раз отмечал про себя Павел Максимович.

Однако мысль о том, что за этим показным равнодушием и снобизмом прячется душка, Левенца не оставляла. Пытаясь выяснить натуру скандального, но при всем том талантливейшего судьи, Павел Максимович решил делать выводы, не наблюдая за Струге со стороны, а в ходе непосредственного контакта. Однако вскоре его постигло такое жуткое разочарование, что мнение о гении Струге, пересказываемое различными источниками, у Левенца поблекло окончательно. Пару раз он заходил в кабинет к Антону Павловичу с просьбой дать совет при рассмотрении того или иного дела. И оба раза он заставал его пишущим за своим столом какие-то документы. Струге оказался на поверку настолько хамоватым, что даже не поднимал на вошедшего коллегу глаз.