Сергей Донской - Дикий фраер

Огонь расцвел на газовой конфорке причудливым голубоватым цветком, озарившим окружающую тьму. Во всех дамских романах, которые доводилось читать Эльке, обязательно присутствовал этот самый голубой цветок, и сравнение приходило в голову автоматически.

Вскипятив воду в сияющем чайнике со свистком, Элька сыпанула в чашку внушительную дозу кофе, добавила сахару, несколько капель воды и принялась энергично растирать полученную смесь чайной ложкой. Когда на дне чашки образовалось нечто похожее по цвету и консистенции на заварной крем, она залила густое месиво кипятком, поболтала ложечкой в чашке и с удовольствием отхлебнула густую пену, всплывшую на поверхности. Бежевое и темно-коричневое – это сочетание цветов понравилось Эльке настолько, что ей захотелось сразу по возвращении домой прикупить себе какую-нибудь вещичку, выдержанную в подобных тонах. Идеальная гамма для ее золотистых волос и карих глаз.

Она вздохнула, отлично зная, что обнова будет отложена на неопределенный срок. Прежде всего Антошка, а все остальное потом. Зато, когда сын опять сможет любоваться окружающим миром, Элька тоже научится смотреть вокруг себя заново – без тоски и уныния, которые одолевали ее в последнее время. Как только зрение Антошки восстановится, она обязательно привезет его к морю и покажет ему, какое оно огромное и безбрежное. И скажет: смотри, малыш, твоя жизнь отныне будет точно такой же. Наша жизнь…

От приятных мечтаний отвлекали мужские голоса, доносившиеся из спальни. Кажется, Костя чем-то достал Петра, и тот временами срывался на крик. Пора было смываться из опасной квартиры, самое время. Она уже не в первый раз напомнила себе об этом и снова осталась на месте. Очень уж было жаль денег, которые она так и не успела получить с последнего клиента в своей биографии, а еще Элька немножечко жалела синеглазого парня, которому, очень может быть, уже совсем мало молодости отмерено.

Симпатичный парень, простоватый, зато сильный и надежный. Такой в постели не станет всякие пакости изобретать, чтобы на лишнюю палку раскрутиться. При случае он уложил бы Эльку в койку и до утра из объятий не выпускал бы, как это когда-то делал ее покойный муж, догеройствовавшийся в далеком городе Грозном до посмертного ордена. Вот с ним ей когда-то было хорошо. Именно поэтому сделалось так плохо, когда его не стало.

Она вздохнула. Все-таки очень уж паршиво жилось ей без требовательных и одновременно ласковых мужских рук. Эльке для счастья требовалось не так уж много – только одна такая пара рук, которая удерживала бы ее и сынишку на плаву. Надежное плечо рядом. Но за отсутствием такового приходилось барахтаться самостоятельно. Лягушка в кринке с молоком, которая вынуждена безостановочно взбивать себе опору из сливок и масла. Такая ненадежная, такая скользкая опора… Бр-р. Элька невольно поежилась от неприятного сравнения, пришедшего на ум. Находясь в чужой темной квартире, очень легко было представить себя брошенной на произвол судьбы лягушкой, которой остается надеяться только на прыть своих длинных нижних конечностей.

Машинально ополоснув чашку под краном, она еще раз прислушалась к происходящему в спальне. «Стреляй!.. – запальчиво голосил Костя. – Ты… Тупоголовый!..»

Ну вот. Ее худшие предположения начали сбываться. Вздохнув еще раз, Элька шмыгнула в прихожую и не удержалась, чтобы не включить настенный светильник. Одеваться в потемках? Вот еще! Мужчины, занятые своими разборками, реагируют на происходящее вокруг не больше, чем токующие глухари.

Что ожидает их, когда она откроет дверь? Если Петра действительно выслеживают, то засада может обнаружиться прямо в подъезде. Эльку как невольную пособницу преследователям обижать вроде бы не за что. Костя? Он тип достаточно скользкий, выкрутится как-нибудь. А вот Петра ожидает весьма неприятный сюрприз. По всей вероятности, охотятся за ним дядечки серьезные, шутить не любящие. Но он мужчина, и в руках у него автомат. А она – женщина, слабое создание, вынужденное как можно проворнее перебирать ногами. Царевна-лягушка, которая непременно должна выбраться из западни, если хочет дожить до встречи с прекрасным принцем.

Она тихонько обулась, набросила на себя короткий плащик, переливающийся, как рыбья чешуя, и невольно поморщилась, бросив взгляд на свое отражение: собственное лицо никогда не устраивало ее без обстоятельного макияжа.

«Элька! Что ты там застряла?..»

Костин голос продолжал призывно выкрикивать еще что-то, но ее уже ничто не могло остановить. Осторожно открыв засов за засовом, Элька решительно толкнула дверь и… застыла на пороге.

Перед ней выросли сразу три мужские фигуры – слишком большая компания, чтобы проскользнуть мимо с вежливой улыбкой. Глаза двоих угрожающе сверкали сквозь прорези в масках, а лицо третьего, обращенное к Эльке, было преисполнено такого страдания, что показалось ей прекрасным и одухотворенным. «Утонченная красота» – эта расхожая фраза из женских романов мелькнула где-то в ее подсознании, прежде чем, охнув от боли и неожиданности, она приняла грудью удар очаровавшей ее темноволосой головы и моментально забыла о всяких сентиментальных глупостях.

Все трое ввалились в прихожую почти одновременно, но брюнет вскоре потерялся по дороге, а Эльку погнали тычками пистолетных стволов в глубь квартиры, шипя на нее, как стая разъяренных гусей.

Ей оставалось лишь покорно пятиться все дальше и дальше, с замиранием сердца ожидая выстрелов в упор. Странно, но при этом она испытывала страх не за себя, а за Антошку, как будто прикрывала его собственной грудью. Чтобы выжил он, нужно было прежде всего выстоять и выжить самой.

Любой ценой.

Внезапная сумятица в прихожей привела Петра и его автомат в состояние полной боевой готовности. Молниеносно отреагировав на топот, шарканье, сопение и приглушенную ругань, приближающиеся из полумрака, подобно шуму нарастающей волны, готовой захлестнуть спальню, Петр развернулся к опасности вполоборота и оскалил зубы.

Промедлил он с нажатием на спусковой крючок лишь потому, что инстинктивно боялся грохота, который должна была вызвать пальба в небольшом помещении. В следующую секунду, когда, собрав лицо в зверскую маску, он все же приготовился выпустить смерть из дула своего автомата, на фоне скудно освещенного дверного проема возникла высокая девичья фигура в шуршащем плаще и умоляюще запричитала:

– Только не надо стрелять! Не надо!

Для Петра эта девушка с необычным именем, высокомерной осанкой, дерзко вздернутым носиком и манерой выговаривать букву «г» с придыханием с самого начала была кем-то вроде гостьи из будущего. Она словно сошла с заветного плаката, которым он любовался тоскливыми вечерами. Девушка его мечты, прекрасная, как сказочная принцесса, – разве могла подняться Петина рука скосить очередью такую?