Сергей Донской - Конь в пальто

Жена Театрала давным-давно вычислила сверток за шкафом, но мужа им не попрекала, открыв для себя, что его невинные забавы положительно сказываются на половой потенции.

О тайной страсти Оборотня не ведал никто из его окружения. Он ни разу себя не выдал, не заявился, к примеру, при полном параде в спортивный зал, в сауну, на пляж. Как он сказал Театралу на прощание? «Я никогда ничего не забываю!»

Майор усмехнулся. Темпераментный, эмоциональный Театрал и суховатый педант Оборотень. Ничего удивительного в том, что столь разные натуры испытывают друг к другу атавистическую неприязнь.

Ничего удивительного, ничего странного. Совсем ничего. После двадцати лет работы в конторе майор перестал поражаться многообразию отклонений в человеческой психике.

И все же майору бывало порой муторно, так муторно, что, оказавшись в застольной компании, он предпочитал общаться не со взрослыми, а с их маленькими детишками, существами открытыми, невинными и ясными во всех своих проявлениях. По той же причине он души не чаял в четырехлетней внучке Анечке.

Вот и сейчас, следуя в контору, он не удержался от того, чтобы воспользоваться спецсвязью в личных целях.

Трубку подняла Анечка:

– Вас слушают. Я Аня.

– Здравствуй.

– Привет, дедушка. А зачем ты прихрюкиваешь? Чтобы смешно было, да?

У нее получилось: «пьихьюкиваесь». И это действительно было смешно. Отсмеявшись, он спросил:

– Как дела? Чем занимаешься? Где мама Лена?

Ответы внучки прозвучали именно в этой последовательности:

– Дела никак. Занимаюсь ничем. Мама на кухне. Даю ей трубку.

Пристукнула положенная на тумбочку «тьюбка». Анечка терпеть не могла разговаривать по телефону. Как и ее мама Лена, единственная майорская дочь.

– Лена? Какие там у вас новости? – поинтересовался он, заслышав далекое «алло».

– Ты хочешь спросить: звонил ли Женька? Нет, папа, не звонил.

– И долго вы так собираетесь?

– Как так ?

– Порознь…

– Я с Анечкой вам в тягость? Ты прямо говори, не стесняйся.

– Не болтай вздор! – прикрикнул майор. – Просто я хочу, чтобы вы помирились и жили вместе. Хоть у нас дома, хоть у себя – но вместе. Я понимаю, что в последнее время вам было трудно. Но не в деньгах же счастье!

– А в чем счастье? В любви? Так мы друг друга любим… Любим, любим, а жрать нечего. Надеть нечего. Как только Женька эту второстепенную проблему решит, мы станем жить вместе. И будем по-прежнему любить друг друга, но уже сытые, одетые и обутые.

– Мы с твоей мамой…

– Знаю-знаю… Только в ваше время все жили в нищете, потому и не обидно было. Теперь все по-другому.

– По-другому, – печально признал майор.

– Вот и любовь другая!

– Ну ладно, не заводись… Слушай, может, мне ему позвонить? Поинтересуюсь, что и как…

Ленкино «нет» оборвало его на середине фразы. Стараясь загладить невольную резкость, она пояснила:

– Не стоит унижаться. Он тоже мог бы позвонить, поинтересоваться, что и как.

Похоже, в ее голосе зазвенели слезы. Злые, горячие. Майор откашлялся и нерешительно предложил новый вариант:

– Хочешь, я ему какую-нибудь работу у нас подыщу? В мастерской, например. У Жени золотые руки…

– И дурацкий характер! Он не пойдет к вам. Он не умеет служить. Никому. Он все хочет делать и решать сам. Вот пусть и решает!

– Я не знал, что ты такая жестокая.

– Не жестокая, а прагматичная.

– Это одно и то же.

– Ладно, па, некогда мне философствовать. Суп закипает. Я побежала, чао!

«Взрослые дети всегда куда-то спешат, – грустно подумал майор. – Всегда в противоположном от родителей направлении. Многое бы он отдал за то, чтобы услышать от дочери: «Я бегу к тебе, па!»

Неужели для этого обязательно оказаться при смерти?

– Здравия желаю, товарищ полковник!

– Товарищей всех давно в расход пустили, майор. Остались сплошь господа и граждане.

Сдержанно посмеялись традиционной полковничьей шутке, которой встречали в этом кабинете далеко не всех. Посторонним улыбаться здесь не полагалось да и не хотелось. Их моментально настраивал на серьезный лад немигающий взгляд наемного рыцаря революции, аскетический образ которого возник на стене даже раньше, чем завершилось строительство здания. Мушкетерская бородка, семитский нос, раскосые глаза иноземного завоевателя. Сверху фуражечка, маскирующая лысину. Все вместе – фирменный знак конторы. Грозный идол. Длинные руки, холодное сердце, железная голова.

Прямая ковровая дорожка красного цвета привела майора прямиком к письменному столу полковника, огромному, но единственному в помещении. Приставной стол для оперативных совещаний с сотрудниками был здесь неуместен. Сотрудники приглашались поодиночке, реже – парами. Им незачем было знать, чем занимаются коллеги. У каждого были свои задачи и свои методы их решения. И своя голова на плечах, которую хотелось сохранить до лучших времен. Это напрочь отбивало всякое любопытство и дух коллективизма.

– Ты присаживайся, присаживайся, – ободрил замешкавшегося майора полковник. – Дай полюбоваться твоей наглой физиономией… Ты почему вчера не явился соратников в последний путь проводить? Нехорошо, майор. Не по-христиански.

– Сратники они, а не соратники, – отчетливо выговорил майор. – Не понимаю, за что им почести воздавать?.. Надеюсь, без залпов обошлось?.. В выгребной яме таких надо хоронить, а не на кладбище!

– Ну-ка, ну-ка, интересно! Кардашенко и Мазур погибли при исполнении, так сказать, а ты их в дерьмо!

– Вот именно, что так сказать! На бандитской стрелке их завалили, потому что в разборки они полезли. Они же крышу давали, разве не знаете? Уже треть фирм в городе под нашей крышей работает. Позорище!

– Ты так полагаешь, майор?

– Именно так и никак иначе!

– Совестливый ты, майор, как я погляжу. И знаешь почему-то больше, чем тебе по должности положено. Но все равно мало знаешь. Кардашенко и Мазура, конечно, никто к лику святых причислять не собирается. Так и нас с тобой – тоже. Рылом не вышли для икон. Но не подонки мы, не ублюдки, это ты зря…

– Я не нас имел в виду, а их!

– А ты не спеши отмежевываться, не спеши. Нет среди нас чужих. Все свои! Понимаешь, майор?

– Простите, нет. Туповат-с.

Съехидничав, напрягся, как человек, приготовившийся встретить выстрел в упор. Лишь это позволило не отшатнуться от яростного полковничьего взгляда, метнувшегося через стол.

– Оно и видно, что туповат! – пророкотал полковник, с видимым усилием подавляя вспышку гнева. – Поручик Ржевский какой выискался! Конторские крыши тебе не нравятся? Коммерческую шелупонь жалко? А ты задумывался хоть раз, на какие шиши мы существуем? Из каких фондов тебе зарплату выдают и твои операции финансируют, задумывался? Нет никаких фондов, майор. Кончились! И никакого бюджета больше нет – это фикция для теледебатов. Сначала коммуняки рыло в казну запустили, прежде чем самоликвидироваться. Потом националисты с демократами на объедки слетелись. А теперь бандиты у кормушки. Бабки вместе с членами правительства дербанят, так это у них называется! Корефаны, чтоб их!.. Семьями они дружат!..