Сергей Донской - Наркомент

– О боге мы с тобой беседовать не будем. Меня интересует Геворкян.

Рубен расцвел, как майская роза на снегу:

– А он как раз дома. Позвать?

Такая наивная хитрость позабавила меня настолько, что я даже улыбнулся, правда, несколько кривовато:

– Не стоит беспокоиться, Рубен-джан. Подними свою задницу и волочи ее в дом. Постарайся сделать это совершенно бесшумно.

Мы пересекли темный двор и вошли в еще более темный дом. Я погнал его на второй этаж. Прежде чем во мраке проглянул маячок в виде малинового света электрокамина, рыжий пленник дважды растянулся на лестнице, смущенно похохатывая при этом. Он изо всех сил старался выглядеть простым, безобидным парнем, чуть ли не приятелем, заглянувшим ко мне на огонек по доброй воле.

Верка, уже одетая, черной вороной сидела в углу, глядя на нас без всякого любопытства. В ее глазах вообще отсутствовало какое-либо выражение: если бы не красные отблески в них, они выглядели бы совершенно неживыми. Воспользовавшись моим отсутствием, девчонка нанюхалась до одурения, и я очень опасался за ее рассудок, хотя Рубену знать об этом было совсем необязательно.

– Присаживайся поближе к камину, парень, расслабься. А ты, Верунчик, подышала бы на свежем воздухе или с планировкой дома ознакомилась бы. У кавказцев не принято, чтобы женщина присутствовала при серьезных разговорах мужчин.

Верка сидела на прежнем месте, прямо на полу, прижавшись спиной к стене. Ее глаза были обращены на нас, но это не значило, что видела она именно эту картину: Рубена, скорчившегося на краешке матраца у камина, и меня, возвышающегося над ним с пистолетом в руке. Возможно, перед ее взором колыхались какие-нибудь фантастические желто-зеленые цветы, струились мармеладные небеса или порхали феи с калейдоскопическими глазами. Ладно, пусть сидит.

– Я хочу знать насчет рук, парень, – сказал я вкрадчивым тоном. – Насчет двух слабых женских рук. Что скажешь?

– Это не я! – воскликнул Рубен, молитвенно прижимая собственные руки к груди, наверняка сильно опасаясь за их сохранность.

– Кто же? Кто их рубил?

– Карен! Так отомстить тебе хотел!

– А ты? – я невольно поразился тому, как мягко звучит мой голос.

– Я ничего, я только… – Рубен стыдливо запнулся.

– Не стесняйся, здесь все свои. Что ты? Всего лишь трахнул ее, мою жену?

– Так все же трахали! – заныл он, словно от этого признания мне должно было стать легче.

– До или после?

– После всех. Самый последний.

Это прозвучало как веский аргумент в пользу рыжего насильника, но я не вскипел, лишь почувствовал, как дергается правая щека. Придержав ее стволом «зауэра», я сокрушенно сказал:

– Ты не понял вопроса, парень. Я повторю. Ты трахал мою жену до того, как ей отрубили руки, или уже потом, когда она не могла даже царапаться?

– До того! До того! – заблажил Рубен, торопясь довести до моего сведения еще одно смягчающее обстоятельство.

Бросив пистолет на пол, я диким зверем налетел на него, схватил за уши, развернул к пышущему жаром камину и прижал ненавистную рожу прямо к раскаленным прутьям. Мой голос доносился до меня, словно откуда-то издалека:

– Ну, заори, заори! Дай мне повод пристрелить тебя прямо сейчас!

Сидя на корточках, я ждал, совершенно позабыв о том, зачем завлек в дом Рубена. Я не мог взять пистолет и просто так всадить в него пулю. Он, словно догадываясь об этом, терпел обжигающую боль, не кричал, даже особо не вырывался, только покряхтывал, всхлипывал и распространял вокруг сложный аромат жареного и паленого.

– Б-больно, – пожаловался Рубен, стоически выдержав четверть минуты прямого контакта с жаровней.

Не знаю почему, но меня это вдруг отрезвило. Я разжал пальцы и отпустил рыжую голову, которая отшатнулась от камина с молниеносной быстротой.

– Повернись сюда!

Он подчинился, продемонстрировав мне свое несчастное лицо, украшенное поперечными полосочками, которых прежде не наблюдалось. Я сожалел… Очень сожалел, что вижу перед собой всего-навсего Рубена, а не его шефа с высокомерно выпяченной бородой. Из нее получился бы отличный факел.

Увлеченный созерцанием наказанного врага, я совсем упустил из виду, что рядом с нами находится притихшая Верка. Вот чего не должен делать настоящий мужчина ни при каких обстоятельствах – забывать о существовании женщин.

Верка напомнила о себе булькающим, захлебывающимся звуком, какой издает кран, из которого выходит воздух вместо воды. Б-бу-эк!

Повернув к ней голову, я увидел ладонь, закрывающую рот, а поверх ладони – вытаращенные глаза, чуть ли не вдвое больше обычного. Их переполнял тошнотворный ужас. То ли я ошибся насчет наркотического транса, то ли жестокая реальность оказалась более впечатляющей, чем кокаиновые грезы, не знаю. В одном не было сомнений – Верку добила увиденная сцена, и теперь она изо всех сил перебарывала рвотный позыв.

– Ыы-бб, – утробно простонала она, с трудом поднимаясь с пола. – У-ээ-к…

Выразив на этом международном языке блюющего человечества свои страдания, Верка, продолжая зажимать рот, бросилась из комнаты прочь, едва сдерживая в себе накипевшее. Маршрут при этом она избрала кратчайший и прямой – между мной, присевшим на корточки, и Рубеном, съежившимся подле камина.

И это была огромная оплошность с ее стороны!

Рубен, еще секунду назад казавшийся таким деморализованным и жалким, использовал счастливый случай, подаренный ему судьбой. Как только Верка очутилась между нами, он неожиданно толкнул ее прямо на меня, заставив нас повалиться на пол, как два мягких манекена.

Еще перед тем, как упасть на спину, я в отчаянии вспомнил про пистолет, нерасчетливо оставленный поодаль, а потом на лицо обрушилась Верка, чьи ребра под курткой я пересчитал собственным носом.

Сбрасывать ее с себя было некогда – Рубен уже горным козлом взвился над нашей кучей-малой, и единственное, что я успел, – это ухватить его за лодыжку. Его приземление оказалось не менее эффектным, чем взлет, и уж, конечно, гораздо более шумным. Пока он гремел костями по полу, я мигом отшвырнул Верку в сторону, а сам, лежа ничком, исхитрился развернуться вполоборота к противнику – это все, что я успел сделать.

Рубен уже стоял на карачках и тянулся к моему «зауэру», заблаговременно снятому с предохранителя. Когда я рванул его за штанину, он опрокинулся на живот, но оружием завладел, хотя схватился не за рукоятку, а за ствол.

Шух! Подошва правого ботинка Рубена угодила мне прямо в лоб, породив россыпь разноцветных звездочек. Затем он заработал ногами чаще, точно пловец, делающий последний рывок к финишу. Движения той ноги, которую я держал, получались скованными, но зато свободная лягалась вовсю, и град ударов обрушился на мою голову и плечи.