Георгий Ланской - Не умирай в одиночку

– В этом то и вся проблема, что на край света, – вздохнул я и потянулся к бумаге.

– А второй раз она была с другим, – остановил меня голос Наташи. Я, приподнявшийся было с дивана, уселся на него снова.

– А… тот как выглядел? – слабо спросил я. – Вы его хорошо разглядели?

– Очень хорошо. Он тут тоже появляется. И он – совсем другой. Внешность у него такая, запоминающаяся.

– А… – произнес я и ткнул рукой в бумагу. Наташа кивнула.

– Он тоже тут есть.

Ее палец медленно опустился на другой снимок. Я почувствовал, как мои волосы медленно поднимаются вверх.

– Вы уверены?

– Абсолютно.

Я с минуту молчал. Наташа вежливо ждала, а потом, сославшись на необходимость работать, ушла. Я тоже поднялся, засунул фотографии в пластиковую папку, с которой пришел, и направился к выходу. Однако…

Все складывалось весьма любопытным образом. Настолько любопытным, что детали головоломки, которые я едва ли не насильно вталкивал в пазы, составили весьма причудливый рисунок. Я узнал в этом рисунке убийцу и готов был объявить это во всеуслышание, но пазлы разлетелись в разные стороны под легким нажимом, перевернулись, и картинка получилась иной. Черт побери!

Черт побери!

Шьерт побъери!!!!

Я сел в машину и рванул с места. Схватил было телефон, но вспомнил, что батарейка села. Развернувшись, я влетал в ресторан и попросил телефон. Юлькин домашний не отвечал, а сотового я не помнил. Я позвонил ее родителям, но там тоже никто не снял трубку. Юлька, черт побери, мне нужна была Юлька… Господи, боже мой, мы ходили с ней по лезвию бритвы каждый день и не подозревали об этом!

Я добрался до ее дома в рекордные сроки, но окна были темными. Подъезд был заперт, а дожидаться, пока кто-нибудь мне откроет, не было сил и времени. Да и окна первого этажа тоже как по заказу были темными. Я хотел позвонить Вильме, но ни ее сотового, ни домашнего я не помнил, а в редакции наверняка уже все ушли… Хотя у них срочные заказы, может быть, кто-то и остался…

Когда я подлетел к зданию редакции, я понял, что все мои надежды пропали. Светились только окна типографии, куда меня не пустят без пропуска. Да и кто там мог знать телефон Вильмы или Юльки? Фальцовщики? Ночной сторож?

Я поехал домой. Дома можно воткнуть в телефон в зарядное устройство. Дома можно позвонить и со стационарного. Дома была телефонная книга, Интернет, домой могла позвонить Юлька. Надо ехать к себе. И я поехал.

Я даже не загнал машину в гараж – не до того было. Я только щелкнул кнопкой сигнализации на брелке и побежал в подъезд. Там было темно. На моем этаже не горел свет. Впрочем, это было обычным явлением. Я понесся по ступенькам, остановился перед своей дверью и сунул в скважину ключ.

И только тогда я услышал за своей спиной легкий шорох, словно опасный зверь подкрадывался к своей жертве по вороху сосновых игл, предательски потрескивавших под его ногами. Так звучит ночь, где каждый час кого-то пожирают… где каждую минуту умирает неосторожная жертва, где каждый миг кто-то глядит в лицо своей смерти.

Я тоже хотел поглядеть ей в лицо, но не успел. Она прыгнула мне навстречу раньше, чем я успел заглянуть ей в желтые глаза, с вертикальными змеиными зрачками. А потом был страшный удар по голове, от которого во все стороны прыснули разноцветные искры, закружившиеся в бешеном хороводе…

И пришла тьма…

– Значит, все-таки метанол? – устало переспросила я. Сашка кивнул. Он тоже выглядел неважно, но держался не в пример лучше меня. Конечно, это не его лучшие друзья лежат вон там, за стеной, окутанные прозрачными трубочками. Это не ему приходится ежедневно встречаться с родителями друзей, которые смотрят на тебя молча и где-то в глубине души считают, что на месте их детей должна быть ты. Это не Сашка ежесекундно боролся за жизнь, неподвижно лежа на кровати, у изголовья которой ощерилась старуха-смерть.

Никиту нашла соседка. Она жила в смежной квартире и ежедневно навещала свою товарку, живущую напротив. Визиты наносились в строго определенное время, но не из-за врожденной пунктуальности. Просто вечером по первому каналу начинал верещать сладкоголосый Андрей Малахов, а потом сразу начинался любимый сериал. Нешуточные страсти а-ля Бразилия заканчивались ровно в десять часов вечера. Старушка не имела телевизора, поэтому на просмотр ходила к соседке. Ровно в двадцать два часа, когда на экране появилась заставка программы «Время», бабулька вышла на лестничную клетку и споткнулась о распростертое тело Никиты. Слабенькая и хрупкая бабуся, которую качал ветер при походе в магазин, заорала так, что прибежали соседи не только с этого подъезда, но и из соседнего, сметя препятствие в виде запертой железной двери. Они столпились на лестничной клетке, с ужасом глядя, как расползается кровавое пятно.

Никите повезло. Среди его соседей снизу оказалась женщина-медик, правда, гинеколог, но она умудрилась ловко перевязать его разбитую голову и обеспечить необходимое для правильной циркуляции крови положение тела, пока соседи вызывали милицию. Никиту в подъезде любили, поэтому оперативная обстановка была на должном уровне. Моментально известили родителей, машину после осмотра милиции загнали в гараж, а за котом взято шефство. Мне о случившемся сообщила захлебывающаяся в плаче мама Никиты. Я же, все это время пытавшаяся дозвониться до Никиты, проводила время в обществе Валерия.

Когда я узнала, что произошло, то впервые в жизни поняла, что такое шоковое состояние. До сего момент мне этого испытывать не приходилось. Меня затрясло так, что я выронила телефонную трубку прямо на облицованный кафелем пол Валеркиной кухни. Многострадальная «Нокия», которую я уже дважды роняла, один раз забывала в театре и один раз даже утопила в ванне, разлетелась на куски. Мне удалось собрать телефон по частям, но он не работал. Валера отдал мне один из своих, и я понеслась в больницу.

Никитино состояние оценивалось как критическое. Он потерял слишком много крови, и врачи почти не надеялись на его выздоровление. В довершенстве всего у Толика, который уже один раз приходил в себя, внезапно открылось внутренне кровотечение, и он впал в кому. Его мать поседела прямо на глазах. Один раз я столкнулась с ней в коридоре. Прямо на меня брела старуха лет семидесяти, хотя матери Толика было всего тридцать семь, она была интересной женщиной, следившей за собой по мере возможности. Меня она даже не узнала, чему я малодушно порадовалась. Я чувствовала себя виноватой, и встречаться с ней мне было тяжело.

Сашка приехал в больницу после моего сообщения. Там, сидя на скамеечке с продавленными сидениями, он и сообщил мне, что экс-оператор новостей Виталий Ефимов был отравлен метиловым спиртом, как, собственно, мы и предполагали.