Марио Пьюзо - Шесть могил на пути в Мюнхен

После обеда она проводила его в гостиную и уговорила прилечь, прямо здесь, на диване, передохнуть хотя бы часок. А сама уселась напротив с книгой в руках.

Клаус фон Остен закрыл глаза. Он никогда и ни за что не признался бы жене — слишком уж она в него верила. Да и потом, наказан он был. Через несколько недель после Масленицы 1945-го ему повредило лицо осколком. Рана была просто ужасная, но он воспринял случившееся без горечи, ибо решил про себя: это есть наказание свыше за то, что он сотворил с молодым американским агентом в Мюнхенском дворце правосудия.

Разве мог он объяснить хоть кому-то, что, будучи офицером, человеком благородных кровей, да наконец просто немцем, в свое время просто не осознавал всего бесчестия этой войны, развязанной властями. Это равносильно тому, как мужчина, женатый на пьянице, тоже начинает пить, чтобы показать свою любовь к ней. Вот и он стал палачом, мучителем и убийцей ради Германии. Неужели все так просто?

В годы после войны он жил хорошо и честно, что соответствовало его натуре. Да, он судил, но всегда проявлял человечность, не был жесток. Прошлое осталось позади. Все документы и записи, сделанные в Мюнхенском дворце правосудия, были тщательно уничтожены, и если не считать нескольких последних недель, он мало сожалел о совершенных им военных преступлениях.

А потом вдруг узнал, что Пфан и Мольтке убиты, затем та же участь постигла и братьев Фрейслингов. А неделю тому назад к нему домой заявился офицер американской разведки Артур Бейли и рассказал о Майкле Рогане. Это Роган убил всех тех людей, подручных фон Остена из Мюнхенского дворца правосудия, там, где он исполнял роль судьи, не имея на то никакого законного права. Фон Остен вспомнил Майкла Рогана. Стало быть, они его тогда просто не добили.

Артур Бейли принялся успокаивать фон Остена. Совершить последнее убийство Рогану не удастся, служба американской разведки об этом позаботится. Мало того, они сохранят военные преступления фон Остена в тайне. Тот сразу понял, что это означает. Стоит ему занять высокий политический пост в Западной Германии, и он станет для американских спецслужб объектом шантажа.

Лежа на диване, он, не открывая глаз, потянулся к жене, хотел прикоснуться к ее колену. Словно желал убедиться, что это не сон. Когда фон Остен узнал, что Роган жив, ему все чаще стали сниться кошмары. Вот Роган склоняется над ним, и он видит, как из его черепа сочится кровь, капает прямо на лицо ему, Остену. В других снах его назойливо преследовали крики молодой жены Рогана.

Где же истина? Почему пытали Рогана, а потом убили? Зачем фон Остен записывал крики этой хорошенькой молодой француженки, умирающей в родовых муках? И почему он в самом конце обманул, предал Рогана, дал ему надежду на жизнь и спасение, заставил поверить в то, что жена его жива?

Он вспомнил первый день, выражение на лице Рогана. У него было такое хорошее, невинное и доброе лицо, и это почему-то страшно раздражало фон Остена в тот момент. И еще это было лицо молодого человека, с которым просто по определению не может случиться ничего ужасного.

В тот самый день фон Остен зашел в камеру проведать жену заключенного. Выяснилось, что у нее начались схватки, и ее увезли в санчасть. Подойдя к кабинету, он услышал отчаянные крики молодой женщины. А когда врач сообщил, что она умирает, фон Остен решил записать эти крики на ленту, чтобы как следует припугнуть Рогана, заставить его говорить.

Какой я, оказывается, был умный, мрачно подумал фон Остен. Умный и предусмотрительный буквально во всем. Даже в сотворении зла я был изобретателен; а после войны жил с этим изуродованным лицом и был трудолюбив и мудр, творя добро и справедливость. А поскольку фон Остен был человеком действительно умным, то теперь понимал, почему изуродовал жизнь Рогану.

Он поступил так, понял фон Остен, потому что добро и зло постоянно должны пытаться уничтожить друг друга; отсюда следует, что в мире нескончаемых войн и убийств почти всегда торжествует зло. Потому он и уничтожил Рогана, подло дав ему в самый последний момент надежду. В тот последний миг, когда Роган все понял и умоляюще смотрел прямо ему в глаза, ища сострадания, он, фон Остен, расхохотался, и смех этот утонул в грохоте выстрела. И смеялся он просто потому, что уж больно комично выглядел в тот момент Роган в этой дурацкой низко сдвинутой на лоб шляпе; просто потому, что в те ужасные дни 1945-го все казалось бурлеском.

— Тебе пора. — Жена нежно прикоснулась кончиками пальцев к его векам.

Фон Остен открыл глаза, поднялся с дивана, затем жена помогла ему надеть пиджак. А потом проводила к лимузину.

— Будь милосерден, — сказала она ему на прощанье.

Фон Остен даже вздрогнул, настолько неожиданным показалось это напутствие. Он поднял недоумевающие глаза на жену. Она заметила это и добавила:

— Милостив к этому несчастному негодяю, которому должен сегодня вынести приговор.

И тут вдруг фон Остена охватило неукротимое желание сейчас же и здесь признаться во всех своих преступлениях жене. Но машина уже медленно отъезжала от дома, направляясь к Мюнхенскому дворцу правосудия. Уже приговоренный к смерти, но надеявшийся получить отсрочку фон Остен так и не смог заставить себя признаться.

Артур Бейли нервно расхаживал по кабинету информационного центра ЦРУ, что размещался в штаб-квартире армии США недалеко от Мюнхена. Рано утром он отправил закодированную радиограмму в Пентагон, где описывал сложившуюся с фон Остеном и Роганом ситуацию. Согласно его рекомендациям, никаких действий со стороны разведки предпринимать не следовало. И вот теперь он с нетерпением ждал ответа.

Ответ пришел только в середине дня. Младший офицер отнес его в секретную дешифровальную комнату, и полчаса спустя Бейли уже держал послание в руках. Содержание его просто ошеломило. Ему поступили инструкции охранять фон Остена и информировать германскую полицию о намерениях Рогана. Бейли, подумав, что дело может принять катастрофический оборот, решил связаться с Пентагоном по радиотелефону. Закодированная подпись на ответе принадлежала бывшему сослуживцу Бейли по работе в Германии Фреду Нельсону. Конечно, но радиотелефону свободно не поговоришь, но, возможно, подумал Бейли, все же удастся донести основные сведения до Нельсона. И еще он чувствовал: надо спешить. Возможно, в эту самую минуту Роган подбирается к судье фон Остену.

Минут десять ушло на соединение. Представившись, Бейли осторожно спросил:

— А ваши люди имеют хоть малейшее представление о том, что делать с присланными мне инструкциями? Тут может взорваться такая политическая бомба, что мало никому не покажется.