Ирина Арбенина - Черное солнце

— Тем не менее получается, что они побеспокоили.

— Кто?

— Тени…

— Да, пожалуй. Эта женщина, когда я вспоминаю ее силуэт, удаляющийся по улице, больше всего похожа именно на такую тень, явившуюся словно из небытия. Да, этот странный, тающий в сумерках силуэт выглядел пугающе. Или это мне уже сейчас так кажется, после того, что случилось потом.

— Что же в нем было странного?

— Не знаю… — Гец задумалась.

— И все-таки?

— Да ничего… Вроде бы самый обычный… Ничего странного! А я все-таки почему-то подумала тогда: странный. Может быть…

— Да?

— Может быть, решительная походка, напоминающая мужскую… Так что даже можно ошибиться, женщина это или мужчина.

— Но вы все-таки сразу решили, что женщина…

— Да нет… Если вспомнить поточнее… Сначала я просто спросила Геннадия: кто она? А он ответил: гостья.

— Вы думаете, что это была какая-то его прежняя женщина? И она — если, разумеется, предположить, что действительно совершено преступление, — явилась, чтобы отомстить, разрушить его новую счастливую жизнь? Жизнь, в которой ей, так сказать, не было места?

— Э-э.., не думаю! — Инна Петровна решительно нажала половинкой грейпфрута на соковыжималку. — Видите ли, Геннадий Олегович был человеком, словно созданным для этой страны.

Инна Петровна кивнула за окно, на благополучный Линибург.

— Его первый брак мог оказаться неудачным…

Но не мог же он быть безумным.

— Вот как? Даже в юности? Неужели такое не случается?

— Да, представьте! У Геннадия, полагаю, не могло быть никакого романтического бреда. И такое предположение — ревнивая мстительная женщина.., этакая, знаете, мексиканская страсть.., как-то несовместима с характером моего мужа. А уж со здешним пейзажем и подавно. Представить, что сюда явится безумная ревнивица и начнет разыгрывать бразильские страсти… Он что же, с ней переписывался? Как она сюда попала? Ну, нет… Знаете, здесь стиль жизни совсем иной.

У меня одна приятельница вышла замуж за немца.., живет тут, неподалеку. Так вот представьте…

Она как-то раз раскапризничалась и решила повыяснять супружеские отношения. Ну, знаете, как это у нас принято… «Может быть, мы ошиблись, дорогой… Может быть, я напрасно вышла за тебя замуж… Может, мы поторопились и, может быть, нам следует расстаться?..» Вечное наше «может быть»…

Но она забыла, что он немец и что для него одно из двух: или может, или не может! Знаете, что он сделал?! На следующее утро после этого разговора отправился в официальные инстанции выяснять, каков порядок расторжения отношений. И что нужно сделать, чтобы расстаться. Дама струхнула. Она-то надеялась, что супруг станет разубеждать, уговаривать: «Как же так, дорогая? Ну что ты, разве так можно?» — и тому подобное…

Так вот, Геннадий очень подходил для этой жизни. Вокруг него не было никогда никаких недоговоренностей, неопределенности… Все очень четко.

Посмотрите, как расставлена эта посуда! Словно по пунктиру… Видите, как расположены эти коттеджи в городке? В идеальном порядке. Если вы открываете кран, из него льется вода. Всегда! Потому что это кран. И другого не дано. А если вода не полилась, значит, это не кран, а крючок для шляпы.

— Да, но эта женщина.., со своей мексиканской страстью.., она могла не знать.., и она сама, может быть, совсем иная…

— О, я думаю, что даже в юношеском пылком угаре он не выбрал бы ничего подобного! С определенного сорта людьми определенного сорта вещи просто никогда не могут случиться. Вся эта романтика и страсти происходят с другими.

— Вот как? Ну что ж… Нам только остается выяснить: относится ли все вышесказанное к той женщине, которая написала ему письмо из Амстердама? — Аня протянула собеседнице чуть обгоревший конверт. — И не есть ли это одно и то же лицо? Как, вы думаете, туда удобнее добраться?

— В Амстердам?

— Именно.

После страшной жары, как и полагается, разразилась гроза.

Анна и Инна Гец мчались в маленьком Иннином автомобильчике по автобану. А справа и впереди сверкали молнии. Кроме того, молниями же проносились, параллельно, справа, по железной дороге скоростные серебристые, как молния, поезда. Десять секунд — и вот он исчез из виду! Задерживаясь в поле зрения чуть дольше блеска молнии…

В сочетании с грозой — зрелище феерическое!

Разразившаяся по дороге из Берлина в Амстердам гроза заставила даже водителя большегрузного рефрижератора, всю дорогу ехавшего параллельно, спрятать высунутую из окна ногу в белоснежном — по-немецки! — носочке.

Видно было, что идеальные дороги вообще расслабили европейских дальнобойщиков донельзя.

Чего они только не делали! Разве что не спали и не читали за рулем. Самый забавный из них ехал, пока не начался дождь, вот так — высунув из окна машины ногу.

«Да, это тебе не родная сторона, — думала Светлова, — где, подпрыгивая и дребезжа на бетонке, надо все время сидеть, вцепившись в руль, и, не отрываясь, вглядываться в дорогу, ожидая какой-нибудь гадости-сюрприза… Или подвоха…»

«Ожидание подвоха — вообще отличительная сторона нашей жизни», — с грустью думала Аня. Ну, нельзя у нас двигаться по жизни вот так, безмятежно пошевеливая пальчиками в белоснежном носочке…

Впрочем, Гецы вот уехали… И оказалось, что и тут-, в Европе, расслабляться никак нельзя… Но, может быть, их просто что-то догнало? Смерть вдогонку? Или нет?

— У вас есть зонт? — волновалась Инна Гец.

— Увы… — Аня вздохнула, и не столько по причине зонта, сколько по поводу своих невеселых мыслей.

— Плохо! В Амстердаме всегда дождь. Сколько я там ни бывала, всегда.

Но как раз в Амстердаме на этот раз дождя не было. По дороге бушевала гроза, а над городом висела теплая нагретая дымка.

— У меня тут живет хороший приятель, — предупредила Гец. — Он нам поможет сориентироваться. Хорошо говорит по-русски. У него жена была из СНГ. Неудачный брак, но — ирония судьбы — без русских он с той поры не может… Чем-то мы его заразили.

И Аня быстро поняла чем.

В промежутках между краткими экскурсами в историю своего города и рассказа о достопримечательностях Иннин приятель, Карл, успел поведать о своей полной бурных событий жизни. Например, о каком-то крутом бизнесе, в котором ему довелось участвовать. Намекал на не менее крутые связи.

Фразы «мы с Володей Гусинским.., мы с Борей Березовским…» сыпались как из рога изобилия! «Но потом я решил уйти из бизнеса…»

Словом, вместо скромной голландской сдержанности Карл — как в том анекдоте — «растопыривал пальцы» и изображал из себя крутого бизнесмена, не хуже какого-нибудь подвыпившего москвича.

Все это очень противоречило образу «типичного голландца», который сам Карл обрисовал так: