Сергей Рокотов - Я выбираю тебя!

— Вас подвезти? — спросил Костя родителей Андрея, скромно шедших позади.

— Да мы и не знаем, что делать. То ли домой ехать, то ли тут оставаться… Там ведь внучок у нас, Андрюшкин племянничек, Сашка. А снохе к двум на дежурство… Обещали приехать. Вот и не знаем, как быть…

— Езжайте домой, — посоветовал Костя. — А Зоя вам будет звонить… Давайте, я вас подвезу… Вам ведь в район Марьиной рощи?

— Да…

— Садитесь.

Следователь Кириенко сел в служебную черную «Волгу», а Костя усадил родителей Геннадия в свой «Гранд-Чероки».

— Много слышал о вас и от Павла Николаевича Николаева и от Геннадия Молодцова, — сказал на прощание Косте Кириенко. — О вас все говорят одно мало того, что профессионал, так ещё и везунчик страшный… Если за что возьмется, обязательно до конца доведет…

— Да ну, сглазите еще, — проворчал Костя. — Но на сей раз и впрямь повезло. Левушкину повезло…

Он отвез родителей Левушкина, а сам поехал домой отсыпаться.

Около своего дома он купил газету «Московский комсомолец». Ему сразу бросилась в глаза заметка в нижней части первой страницы, написанная мелким шрифтом.

«Павлик Морозов наоборот». Так была озаглавлена эта заметка. «Известный адвокат Григорянц сегодня ночью сдал правоохранительным органам своего сына предпринимателя Эдуарда Григорянца. Тот подозревается в покушении на убийство. В настоящее время подозреваемый находится во временном изоляторе на Петровке. Человек, на которого покушался подозреваемый, выжил и находится в районной больнице, ему была сделана операция. Адвокат Григорянц, прославившийся недавним процессом по делу авторитета Тимошкина по кличке Сныть, закончившегося оправдательным приговором и освобождением Тимошкина в зале суда, заявил оперативникам, явившихся по его же вызову задерживать Эдуарда Григорянца, что для него закон выше родственных связей.»

— Вот тебе и Рубен Михайлович, — прошептал Костя, прислонившись к газетному киоску.

Он вошел в свою квартиру, быстро разделся и нырнул в постель, где тут же провалился в тяжелый крепчайший сон… Сколько он так проспал, он и сам понятия не имел.

— Пап! — услышал он над ухом голос сына Илюхи.

— А? Что? — встрепенулся Костя.

— Тут тебе звонят. Срочно, говорят… Вчера весь вечер звонили, но тебя не стали беспокоить… А сейчас уже без пяти восемь утра…

— Правда? Вот это я разоспался, — подивился самому себе Костя и бросился к телефону.

Звонила Зоя, она сообщила, что Андрей Левушкин пришел в сознание и горит желанием давать показания против Григорянца. Прежде, чем звонить в Управление, она решила позвонить ему.

— Приедете? — спросила она.

— Обязательно, — сказал Костя. — Люблю узнавать все первым. Спасибо, что позвонили.

Он чувствовал себя совершенно выспавшимся и бодрым, быстро собрался, позавтракал и поехал в районную больницу. Было ещё почти совсем темно, погода вконец испортилась, валил мокрый снег…

… - Проходите, раз приехали, — недовольным голосом произнес дежурный врач. — Рановато ему с серьезными людьми беседовать, по совести говоря… Но раз уж приехали в такую погоду из Москвы…

— А я вовсе и не серьезный, — возразил Костя. — Я ужасно веселый, и имею способность повышать людям настроение, в том числе и больным людям, и раненым тоже…

— Тогда ладно, — улыбнулся врач. — Наденьте только халат…

Андрей Левушкин был ещё очень бледен, но пытался улыбаться. Рядом с ним сидела Зоя с красными от бессонной ночи глазами.

— Это вы меня спасли, — прошептал он. — Спасибо вам. Я почему-то очень хочу жить… Хотя только позавчера собирался повеситься на шарфе на месте нашего преступления.

— Расскажите все по порядку, — попросил Костя. — Если вам не трудно…

Андрей рассказывал обо всем, происшедшем с ними тем августовским вечером. Зоя слушала, открыв от изумления рот, порой бледнела, порой краснела, охала от ужаса… Дойдя до настоящего времени, Андрей попросил Зою выйти. Та вышла молча, без возражений…

И только наедине Андрей рассказал Косте о последних днях своей жизни.

— Вот оно как…, - покачал головой Константин. — А её вы попросили выйти, чтобы никто не слышал о Малиновской и её друге?

— Да, — подтвердил Левушкин. — Я не хочу, чтобы их тревожили. По крайней мере, не приложу к этому своей руки. Они имели право на месть… И не их вина, что Евгений не выдержал угрызений совести. Я тоже был на пути к этому… Возможно, я бы этого не сделал, тут трудно сказать однозначно. Но, судьба есть судьба… Кому суждено быть зарезанным бывшим другом, не суждено повеситься, — перефразировал он слова известной пословицы.

— Да ладно вам, — усмехнулся Костя. — Вам не было суждено быть зарезанным, как вы сами изволите наблюдать…

— Благодаря вам, благодаря умелым рукам хирурга… А вообще-то, я, наверное, был достоин такой позорной смерти… На моей совести жизнь Алексея Малиновского, на моей совести судьбы Шилкина и Чугаева…

— Да почему вы так верите Григорянцу, что именно вы убили Малиновского? — недоумевал Костя. — Неужели вы не успели убедиться в том, что это подлец и мерзавец, ради своей выгоды способный на все. Кстати, могу вам сообщить, что он в настоящее время находится на Петровке…

— Поймали? — обрадованно спросил Левушкин.

— Поймали… Папаша его сдал…

— Рубен Михайлович?!!!

— Он самый…

— Этот зря не сделает ни шагу, — изумленно покачал головой Левушкин. — Значит, так было надо…

— Да? — вдруг пораженный какой-то мыслью, Константин побледнел. Надо, говорите? Извините меня, я сейчас…

Он выскочил из палаты, скинул с себя халат и побежал в машину позвонить по телефону так, чтобы его никто не слышал.

— Алло! Уголовный розыск? Майор Молодцов? Костя беспокоит. Я опять к тебе с просьбой, вернее… Короче, одна идея… Надо срочно обезопасить бывшего следователя областной прокуратуры Курбыко. Пусть Кириенко вызовет его на допрос, что ли? Короче, надо что-то делать, его жизнь подвергается опасности. А его показания могут нам очень пригодиться…

— Поздно, — тихо ответил Молодцов. — Мне звонили около получаса назад. А я не могу дозвониться тебе.

— Да, я оставил телефон в машине. А что такое?

— Дело в том, что вчера вечером бывший следователь областной прокуратуры Курбыко был застрелен около собственного дома…

— Эх, Рубен Михайлович, Рубен Михайлович, — повторял Костя. — И я-то хорош, такая простая мысль мне не пришла в голову… Хотя, наверное, было уже поздно. Он действует оперативно, несмотря на солидный возраст… На ходу подметки рвет.

— Думаешь, его рук дело?

— Да без сомнений. Теперь все, никаких свидетелей. Курбыко мертв, Малиновский мертв, свидетельница мертва, слова сына в расчет никто принимать не будет. Он теперь чист, как слеза ребенка, наш принципиальнейший адвокат. И подступиться к нему практически невозможно… Кстати, о Чугаеве ничего не известно?