Жозе Джованни - О!

Франциск Первый подал остальным пример, выложив на большой директорский стол содержимое карманов и папки. Братья Шварц, в свою очередь, избавились от груза.

– Пить охота, – буркнул один из них.

Поскольку братья всегда держались рядом, говорили, почти не шевеля губами, а отличить их по выражению лица не представлялось ни малейшей возможности, обычно было нелегко разобрать, кто из них сделал то или иное замечание.

Олэн, отдернув занавеску большого картотечного шкафа, выбрал из запасов две бутылки и вместе с бокалами поставил на стол рядом с грудой денег. Налил он, однако, только Франциску Первому, зная, что братья Шварц сейчас достанут безукоризненно белые платки и каждый вытрет свой бокал, прежде чем поднести его к тонким губам.

Олэн сел чуть поодаль и закурил. Ему не пришлось выворачивать карманы. До этих банкнот он пока не успел дотронуться. Он смотрел, как Франсуа Кантэ тщательно их сортирует.

– Довольны? – спросил главарь братьев Шварц.

– Для того мы сюда и пришли, чтоб порадоваться, – ответил тот, что слева.

Если приглядеться, это был старший. Впрочем, не намного, ибо мамаша Шварц произвела на свет этих двух неподражаемых в социальном плане «великолепных» [3]почти сразу же одного за другим. Их отец умер в Гвиане, заработав пожизненную каторгу за то, что подвесил полицейского на крюк в мясной лавке. Братцы имели обыкновение говорить, что их родитель просто не довел дело до конца. Мать умерла с горя, хотя ее отпрыски наивно полагали, что от старости.

Франсуа Кантэ поглядел на часы: половина одиннадцатого.

– Точь-в-точь по графику, – с улыбкой объявил он.

Франсуа осушил бокал, сел и разделил сумму на пять частей. Олэн не шевельнулся. Он знал, что к нему это не имеет отношения. Пачки новых банкнот Франсуа отодвинул в сторону.

Где-то внизу хлопнула дверь. Франциск Первый знаком приказал Олэну взглянуть, кто там. Тот молча вышел на лестницу, в то время как братья Шварц с трогательным единодушием выхватили «кольты».

– Это они, – вернувшись, сообщил Олэн.

Франциск Первый не двинулся с места, а братья убрали «пушки». В кабинет вошли два господина, которые так оживленно спорили о супружеской измене, закрывая от мотоциклистов боковой выход из банка.

Кругленькие, так и излучавшие добродушие, Робер и Роже уже успели прославиться в знаменитом деле о лже-жандармах. И тот, и другой жили за городом (но отнюдь не по соседству) и при случае с удовольствием копались в огороде. Робер выращивал лучшую спаржу в округе.

Недавно освободившись из тюрьмы, оба вели себя особенно осторожно. Их адресов не знал никто, кроме Франциска Первого. И Робер, и Роже успели разменять пятый десяток.

– Бумажек – куча, но много мелких, – сказал Кантэ в виде предисловия. – В общей сложности – двести двадцать миллионов старых франков.

– Меньше половины того, на что мы рассчитывали, – проворчал младший Шварц.

– И все-таки лучше, чем дневной заработок водопроводчика, – бросил Робер.

Франсуа подвинул на видное место кучу новых банкнот. Все это были великолепные новенькие хрустящие купюры, серийные номера которых шли один за другим.

А по старой традиции, Национальный банк переписывал номера и серии новорожденных.

– Они проверят номера во всех отделениях, куда сегодня утром посылали новые бумажки, и методом исключения засекут эти. Проще некуда.

Кантэ накрыл их рукой. Рожэ и Робер налили себе по бокалу общеукрепляющего.

– И сколько тут? – поинтересовался Шварц-старший.

– Пятьдесят.

– Что ты собираешься с ними делать? – настаивал старший из братцев.

– Сжечь.

– Ты, что, приволок нас сюда полюбоваться, как горят пять «кирпичей»?

Франсуа распахнул пиджак и встал. При этом он внимательно наблюдал за руками братьев Шварц.

– Не совсем. Я позвал вас, чтобы каждый получил хорошую порцию добрых старых дедулек, и не влип, как новичок.

– Мы не новички, – пробормотал младший Шварц.

Все это ему ужасно не нравилось, и скрывать свои чувства парень не умел.

– Двести двадцать минус пятьдесят, остается все же сто семьдесят, – заметил Робер.

Франсуа подозвал Олэна и подвинул к нему пачки новых банкнот.

– Спали где-нибудь в уголке, – приказал он.

Шофер начал сгребать их со стола.

– Я же сказал тебе, мы не молокососы, – повторил Шварц-младший. – Неужто не сумеем разменять меченые бумажки?

– Не сомневаюсь, но я терпеть не могу рисковать зря. Франсуа всегда вычислял необходимую степень риска и не выходил за ее рамки, благодаря чему ловко ускользал из сетей, хотя их ячейки непрестанно сужались.

– Не ты ж будешь нарываться, так какое тебе до этого Дело? – наседал старший.

– Тут решаю я, – оборвал его Франсуа. – Можешь идти, «О!»

Олэн понес запечатанные пачки к двери, но не успел переступить порог, как дорогу преградили братья Шварц.

– Нам охота взглянуть на пожар, – дружно сказали они.

– Тогда отправляйтесь с ним!

Олэн вышел на лестницу. Оба стрелка шлепали за ним по пятам. Роже и Робер с удивлением уставились на Франсуа. Но тот сказал себе, что, коли братишки прикончат «водилу», значит, настало время с ними разделаться. На столе перед главарем лежала шляпа. Он сунул под нее револьвер и стал ждать. Франциск Первый обожал такие старомодные приемчики.

Олэн протопал в дальний конец мастерской и остановился у кучи бидонов, бутылей, пустых форм и отражателей для неоновых трубок.

По спине у него бегали мурашки, на память приходили самые кошмарные воспоминания о жестокости братьев Шварц.

Он положил деньги в перевернутый рефлектор и перемешал…

– Прямо сердце кровью обливается, – пробормотал он просто так, чтобы нарушить молчание.

– Так на хрена ты это делаешь?

Братья стояли с двух сторон, и Олэну показалось, что они сказали это в один голос.

Он, не ответив, взял бидон с горючим. Старший выхватил у Олэна бидон, младший в это время сверлил его тусклым взглядом.

Шофер зажмурился, чувствуя, что правая рука, та, которой он мог бы выхватить пистолет, налилась неимоверной тяжестью.

Услышав бульканье, он открыл глаза – жидкость чуть ли не с верхом заливала банкноты. Младший щелкнул зажигалкой и бросил ее, горящую, в отражатель. Все трое отскочили. В рефлекторе бухнуло, и столб огня, ворча, взвился к потолку. Волна раскаленного воздуха обжигала щеки.

Они добросовестно подождали, пока огонь не угас. Олэн размешал пепел. Он воображал, будто его спокойная уверенность поставила братьев Шварц на место, а Франциск Первый больше не считает его только шофером, раз поручил столь деликатную миссию.

Старший все еще держал в руках двухлитровый бидон. В шутку он поболтал им, словно хотел облить Олэна, и несколько последних капель испачкали роскошный галстук. Шварц закинул пустую посудину в дальний угол, и она с грохотом покатилась по полу.