Светлана Климова - Подражание королю

Писателя Зингера, к моему стыду, я не читал, но вообразить картинку торопливой оккупации советскими войсками польских земель мог.

Она продолжала:

— Этот день я хорошо запомнила: была суббота, раннее утро, мама собиралась в школу, где служила учительницей. Звали ее, — Сабина вдруг нежно и растерянно улыбнулась, — Евгения Петровна, Женечка; она уехала из Петрограда в восемнадцатом, а познакомилась с моим отцом в Варшаве, в двадцать пятом.

Поженившись, они окончательно перебрались в старый фольварк Новаков под Браславом. Так вот, мама преподавала языки, отец занимался хозяйством, а я…

Господи, не помню, почему мы с братом оказались в тот день дома? Отец был почему-то мрачно озабочен, тринадцатилетний Петр возился с лошадьми — у нас ведь была немаленькая усадьба, конюшня, службы… Папа предложил отвезти Женечку в школу, и она, смеясь, сказала, что ей полезно пройтись, что-то она стала полнеть… Поцеловала отца, брата, и мы с ней вышли на дорогу. Пустую, помню, пронизанную белым, каким-то холодным светом. Мама шла быстро, она была легкая, как птичка, небольшая и всегда веселая, а я ковыляла вприпрыжку рядом — высокая в отца, нескладная, с руками и ногами, похожими на плохо оструганные жердочки… Мне еще можно сигарету, Егор? Вообще-то я редко закуриваю…

Я дал Сабине огня. Пес, казалось, уснул и даже похрапывал в бороду, уложив тяжелую голову между короткими передними лапами. Однако глаз его время от времени косил в мою сторону, а уши чутко подрагивали.

— Я довела маму до городского кладбища — это место сохранилось — и простилась с ней. У меня был свой резон: я решила сказать отцу, что проводила Женечку до самой школы, а тем временем сбегать на озеро, тайком, потому что мне это было запрещено.

— Ну и как? — спросил я. — Получилось?

— Да, — вздохнула Сабина. — И это огромное озеро без дальнего берега, полное свинцового тумана и сырого холода, я также навсегда запомнила. Потому что когда я, окоченев, примчалась оттуда, наш дом был совершенно пуст. С того дня я никого из них больше не видела. Ни мамы. Ни отца. У Зингера это очень точно написано — ощущение жизни как расползания тонкой, рвущейся под пальцами ткани. И остановка, провал, и жуткое ощущение полного одиночества…

Опять этот Зингер… Я поежился, представив ее, девочку, в пустом огромном доме, и, не давая Сабине окончательно погрузиться в печальные переживания, деловито спросил:

— Вы не упомянули о брате. Что с ним стало? Насколько я понял, вы с ним все-таки увиделись?

— О, это случилось уже после войны. Совсем другая история.

Я еще не знал, что этой женщине совершенно несвойственны сантименты.

Она смотрела на меня строгими живыми глазами, и даже следа боли в них не осталось.

— Петр мне все и рассказал. Как им с отцом пришлось бежать, не дождавшись меня. Они решили, что Нас с мамой взяли вместе, в школе… Петр разыскал меня уже из Америки. А в тот день, под вечер, пришли какие-то мужчины, искавшие пана Новака, перевернули весь дом, изгадили двор, оставили ночевать со мной пьяную тетку и двух солдат, а наутро меня увезли на восток — так я попала в детприемник… ну а потом уже и дальше.

Неожиданно пес напрягся, повернул голову в сторону прихожей и негромко зарычал. Сабина прислушалась и внимательно взглянула на меня. Через секунду раздался звонок. С нобелевским лауреатом Зингером мы уже покончили, теперь, видимо, пришло время Стивена Кинга. Тем более что я никого не ждал.

Я поднялся и, сопровождаемый глухо порыкивающим псом, отправился открывать. За дверью, распахнув в улыбке розовую пасть, высился Поль в помятом смокинге и поддерживал под локоток свободной рукой рослую блондинку. Другая его рука была занята внушительным свертком.

— Хэллоу, май френд, — пророкотал он, — ай'м вери глэд и так далее.

Скотч-терьер за моей спиной разразился басовитым лаем.

— Обаятельная все же собачка. — Поль отступил на шаг. — Я вижу, мы не вовремя.

— Проходите, — вздохнул я, задвигая ногой в прихожую упирающегося пса.

— У меня тут Степан со своей хозяйкой.

Сабина что-то негромко сказала скотчу, и тот сразу же умолк и освободил проход. Поль боком протиснулся в комнату, ведя за руку свою девушку, и оба они тотчас рухнули на диван, предварительно сунув мне сверток, в котором что-то недвусмысленно булькало, и прижались друг к другу, как двое голубков — черный и белый — с пацифистского плаката. Вид у парочки был несколько озадаченный, потому что Степан улегся так, чтобы контролировать каждое движение их разутых пяток.

Сабина светски подняла брови и проговорила:

— Стивен, веди себя прилично!

Я представил им Сабину Георгиевну и отправился на кухню, на ходу распаковывая сверток. В нем обнаружились бутылка джина «Баллантайн», апельсиновый сок, сыр и сандвичи с ветчиной. Все это я сгрузил на поднос, добавил туда салатницу со льдом и четыре стакана. Вернувшись в комнату, я поставил угощение на журнальный столик.

Пышная, как сахарная вата из Диснейленда, Нонна молча курила, а Поль, чтобы скоротать время, излагал Сабине свою биографию. Фрагментарно. При виде выпивки парочка несколько оживилась. Я постарался разлить напиток по всем правилам, с учетом потребностей. Мы сделали по первому глотку за знакомство, и разговор тут же воспламенился: Поль упомянул об Америке. В Нью-Йорке, сообщил он, обитает его двоюродный брат. Джин, между прочим, как раз оттуда, а не из коммерческого ларька. Гарантированное качество.

— Я долго прожила в Бруклине, — неожиданно проговорила Сабина. — Снимала квартиру на Двадцать второй восточной улице… У моей дочери была няня-негритянка, ее звали Сюзи. — Она смущенно взглянула на Поля и пару раз клюнула из стакана. — Я помню запах именно этого джина.

— Знаете, дорогая Сабина, у меня никогда не возникало желания поселиться в Америке, — сказал Поль. — Хотя что я говорю — не только там, но и в любой другой стране, не говоря уже о Нигерии. Мои папа и мама сильно расстроены, несмотря на то что у нас очень неспокойно. Как говорится, — он покосился на якобы задремавшего Степана, — да: все время горят пятки. Брат изредка передает мне посылки, но все родственники знают, что по натуре я очень, очень лэйзи.

— Лентяй, — вздохнула Сабина Георгиевна. — Я вас, Поль, отлично понимаю. Мне пришлось работать в Штатах, у меня была приличная работа…

Старший техник в «Джэй Эф Ди электронике компоненте» — это недурно, но я вернулась сюда, потому что… Как бы вам объяснить… меня замучили воспоминания…

— О, — с жаром вскричал Поль, обнимая уже готовую уснуть Нонночку, — мне очень нравится Россия! Клянусь, это правда, иначе чего бы я здесь торчал, да к тому же еще и собирался обзавестись семьей!