Марк Фишер - Психиатр

Что же до присяжных, то они делали пометки и, казалось, разделяли всеобщее негодование.

Бледный как полотно, адвокат защиты подсчитывал размер ущерба. Доктор Шмидт предвидел, что показания Катрин могут оказаться разрушительными, но эффект намного превзошел его ожидания. На контрдопросе ему придется запустить целый фейерверк, разбив в пух и прах свидетельство молодой женщины, чтобы избежать последствий.

Судья Бернс некоторое время терпел неизбежные перешептывания в зале, затем несколькими ударами молотка восстановил тишину. Рыдания Катрин не затухали, и он наконец спросил:

— Мадемуазель Шилд, не хотите ли передохнуть несколько минут?

Катрин, подняв голову, попросила носовой платок, стенографистка суда спешно передала его. Девушка высморкалась, вытерла глаза и сказала:

— Я готова продолжить.

— Я знаю, как это мучительно, Катрин, вспоминать здесь, в суде, этот ужас, но не могли бы вы рассказать, что произошло дальше? — попросил ее прокурор.

— Ну вот, я почувствовала, что он… — Она глубоко вздохнула и, преодолев отвращение, храбро продолжила: —…Что он во мне, мне было больно, я умоляла его прекратить, сопротивлялась, но он не останавливался.

— Если я правильно понимаю, Катрин, он вполне отдавал себе отчет в том, что вы вовсе не согласны?

— Разумеется, в этом не может быть никаких сомнений.

— Значит, ни он, ни мужчина, переодетый в женщину, не могли подумать, что вы проститутка, которая разыгрывает сопротивление?

— Протест, ваша честь! Обвинение не доказало, что приглашенные женщины были проститутками!

— Протест принят.

— Хорошо, — согласился Кубрик, — тогда, Катрин, просто скажите мне: как вы считаете, могло ли ваше поведение дать мужчинам, находившимся с вами в комнате, повод думать, что вы согласны с происходящим?

— Абсолютно нет! Особенно в тот момент, когда я начала оскорблять коротышку. Я сказала ему, что он ничтожество, карлик. А он мне ответил: «Ты заткнешься, маленькая шлюшка! У меня есть деньги, я крупный банкир, а ты всего лишь потаскуха, которой платят за обладание ее телом!» И он закрыл мне рот рукой, чтобы я не могла говорить. У него был большой перстень со львом наверху. И я подумала, что, если мне не удастся как-нибудь выпутаться, он заставит меня его проглотить.

В зале многие присутствующие повернулись к Степлтону, чтобы посмотреть, есть ли у него кольцо, о котором идет речь. Перстня не оказалось. Однако с близкого расстояния можно было бы разглядеть на безымянном пальце левой руки полоску более светлой кожи, след от кольца, вероятно снятого перед процессом. Трудно сказать, было ли это отпечатком перстня, описанного Катрин, или случайным совпадением.

— Тогда, — продолжила девушка, — я укусила его за руку.

— За какую руку, Катрин?

— За левую.

Банкир снова нервным движением дотронулся до перевязанной руки. Все присутствующие заметили эту повязку, теперь она воспринималась скорее как компрометирующая деталь.

Банкир, который, как и остальные обвиненные, до сих пор придерживался предписания адвоката молчать, встал с налившимся кровью лицом и вспотевшим лбом. Его колотило.

— Это маленькая лгунья, все это ложь! Я расскажу вам, откуда взялась эта рана, — сказал он, показывая на перевязанную руку.

— Обвиняемый Степлтон, прошу вас сесть на место и замолчать, — вмешался судья Бернс.

Адвокат Шмидт тоже обернулся, рассерженный этим инцидентом, он был явно обеспокоен тем, что его клиент может еще что-то добавить. Считая, что бесполезно вызывать для свидетельских показаний всех четверых обвиняемых, он сделал жест, повелевавший банкиру сесть.

— Нет, я не замолчу, — сказал тот, — с меня хватит этого маскарада!

— Господин Степлтон, прошу вас немедленно сесть, иначе я обвиню вас в неуважении к суду, — пригрозил судья.

— Возможно, присутствующие здесь знают, что мой сын — эпилептик, ваша честь. К тому же я почетный президент государственного фонда помощи эпилептикам Нью-Йорка. Недавно, — продолжил банкир, — у него был приступ, я пытался вытащить ему язык, и он меня укусил.

Этот до сих пор казавшийся невозмутимо-холодным и бесстрастным человек весь покраснел. Внезапно он всхлипнул, словно переполненный чувствами. Потом он поднял голову, и все смогли увидеть по необычному блеску его зрачков, что он в самом деле плачет.

Его жена встала и, уткнувшись в розовый носовой платок, чтобы заглушить конвульсивные всхлипывания, покинула зал, опираясь на руку потрясенной сестры. Это выглядело несколько театрально и все же вряд ли могло быть заранее спланировано. И снова в зале пронесся ветерок перешептываний. Одной фразой банкир реабилитировал себя перед публикой и присяжными.

Судья вновь вмешался:

— Присяжные заседатели, я прошу вас никоим образом не принимать во внимание сказанное Степлтоном. Господин Степлтон будет иметь возможность высказаться, если его вызовут в качестве свидетеля. А пока его слова не имеют никакого веса. Что же касается вас, доктор Шмидт, то прошу впредь лучше контролировать своих клиентов, иначе я буду вынужден прибегнуть к строгому наказанию. Я ясно выразился?

— Я понимаю, ваша честь. Но обвинения, выдвинутые против моего клиента, носят настолько шокирующий характер, что подобная эмоциональная реакция вполне нормальна.

— Не в зале суда, — перебил его судья Бернс. Затем он повернулся к Катрин и спросил: — Мадемуазель Шилд, вы готовы продолжить давать показания?

— О да, — ответила Катрин.

— Катрин, — сказал прокурор, — последнее, что вы нам сообщили, это то, что укусили господина Степлтона за левую руку. Как он отреагировал?

— Ну, он вскрикнул и убрал руку, он отпрянул назад и… оставил меня.

— Вы хотите сказать, что с того момента он больше в вас не входил?

— Да. Но он был рассержен, нанес мне несколько жестоких пощечин — я думала, что он снесет мне голову. Мое лицо болело, а во рту я чувствовала вкус крови. Я поняла, что началось кровотечение. Я крикнула: «Вы меня убьете, прекратите, прекратите, умоляю вас!» У меня уже не осталось сил, я плакала, ощущая слабость. Но он был очень зол. Он мне сказал: «Ты заплатишь за то, что сделала, грязная тварь!» Он схватил меня за волосы и с помощью своего дружка перевернул на живот, и тогда я подумала, что умру. Я почувствовала сильную боль, будто что-то разорвалось, словно что-то с силой вдавилось в меня. И я поняла, что он вошел в меня… вошел в меня… сзади.

После небольшой паузы, пока Катрин приходила в себя, сморкаясь в платок, прокурор продолжил:

— Вы хотите сказать, что вас принудили к анальному сексу?

Какой стыд, что она должна признаваться в том, что перенесла подобное оскорбление!

— Да.

Она склонила голову. Казалось, силы ее покинули. В зале царила мертвая тишина.