Владимир Константинов - Жертва мистификации

— Хватит выпендриваться! — вспылил Сергей. — Начальник тоже мне выискался.

— Не выискался, Сережа, а назначен. Понятно? Мне лично звонил полковник Рокотов и полчаса уговаривал возглавить операцию. «Выручай, — говорит, — Дмитрий Константинович. Одна надежда на тебя. Не могу же, — говорит, — я поручить возглавить столь ответственное дело этому недотепе Колесову. Он его на корню погубит».

— Да пошел ты знаешь куда?! — не на шутку обиделся Колесов под дружный смех Сидельникова и Хлебникова. Один лишь Беркутов казался невозмутим. Спросил заинтересованно:

— Куда, Сережа? Ты не уточнишь маршрут?

— К негру в задницу! Вот куда.

— Очень сожалею, Сережа, но только ничего не получится. Из-за большого наплыва желающих Конгрес коренных народов Африки недавно принял решение запретить посещение данного маршрута ментам ниже ранга подполковника.

— Ну, ты даешь! — восхитился Сидельников.

— Ты, Вадим, ещё майор? — спросил Дмитрий.

— Еще майор.

— Тогда будешь моим заместителем. А если подполковники будут возникать, то мы отправим их по обозначенному ими же самими маршруту.

Хлебников встретил слова Беркутова громовым хохотом, Колесов — мрачным молчанием.

— А теперь серьезно, — проговорил Дмитрий. — Светлана, похоже, действительно в доме. Но нам рисковать никак нельзя. Ошибка может слишком дорого ей стоить. Поэтому, будем ждать. — Он подошел к Колесову, обнял его за плечи. — Да перестань ты дуться, Сережа. За столько лет нашей дружбы пора бы привыкнуть к моим дурацким приколам. Чем больше ты обижаешься и фонтанируешь, тем у меня больше появляется желания над тобой подшутить. Это же аксиома. Ты же знаешь, как я тебя люблю. Перестань!

— Я надеялся, что с возрастом это у тебя пройдет, — проворчал тот уже миролюбиво.

— А вот это ты зря. Впрочем, запретить я тебе это не могу. Вдруг тебе повезет? Недаром же говорят, что надежда умирает последней. А теперь перейдем к делу. Максим, — обратился Дмитрий к Хлебникову, — возвращайся к «омоновцам». Будешь поддерживать с нами постоянную связь. Кстати, у вас есть рация?

— Есть, — ответил Сидельников.

— Так я пошел, — сказал Хлебников.

— Иди, Максим. С наступлением утра сделайте так, чтобы ни одна собака не обратила на вас внимания.

— Ясно. Пока. — Хлебников вышел.

— А нам пора занять свой наблюдательный пункт.

Они прошли в темный кабинет. Расселись.

— Студенцов звонил Иванову? — спросил Дмитрий, конкретно ни к кому не обращаясь.

— Сегодня не звонил, — ответил Вадим.

— Странно. По всему, он должен был позвонить. Неужели он что-то заподозрил?

— Вряд ли, — усомнился Колесов. — А ты знаешь, Сережа, что Истомин на Студенцова вышел раньше тебя?

— Правда что ли?! — удивился Беркутов.

— Точно. Он считает, что на совести этого писателя еще, как минимум, пять убийств. Он даже отца с матерью не пожалел.

— В это трудно поверить. Не изверг же он?

— Кто его знает, — ответил Сергей. — Разберемся. Главное для нас сейчас — освободить Светлану. Как она там?

...Анкендорф наконец умер. На его похороны съехались почти все рыцари ордена, и я впервые увидел, сколь велика и могущественна его армия. Но сердце не воспылало гордостью. Нет. Даже не обрадовалось. Что-то внутри меня давно умерло. Умерло безвозвратно. В храме Святого Августина состоялась торжественная месса по усопшему, где длинно и долго перечислялись его «великие» заслуги перед орденом, а хор кудрявых мальчиков красиво пел: «Аллилуйя». А перед моими глазами стояло его желтое, истерзанное болью лицо, трясущиеся руки, слезящиеся глаза и слова: «Мы сожалеем, что у нас нет такого сына». Будь ты проклят, старый интриган! Не ты ли всю жизнь вдалбливал в головы послушников и рыцарей ордена, что родственные узы — это тяжелые оковы для человека, чем быстрее он их сбросит, тем быстрее станет свободным. Фарисей! Двуликий Янус! Сатана! Гори ты в гиене огненной! Это ты отравил мне сознание сладкими речами, умертвил сердце ещё при жизни. Как же я тебя ненавижу! Как все пошло и гнусно на этом свете! Устал. Смертельно устал.

На кладбище ко мне подошел секретарь Великого рыцаря Анаил и прошептал на ухо:

— Великий попросил вас Наисветлейший встать рядом с ним по правую руку.

Это было знаковое действо. Еще не было официального указа о моем назначении, но все поняли, что отныне я становлюсь второй фигурой в ордене. Многочисленная армия моих завистников существенно пополнилась.

Утром следующего дня я был приглашен к Великому рыцарю. Он восседал за огромным столом. Худое, бледное, будто обтянутое изъеденным старением и плесенью пергаментом лицо было величественно-невозмутимым.

— Подойдите, сын мой! — проговорил он вялым, бесцветным голосом.

Подошел и, склонившись, поцеловал его анемичную, всю в безобразных коричневых пятнах и разводах руку.

— Вы назначены Главным идеологом ордена и по существу стали моим первым заместителем. Поздравляю!

— Спасибо, Великий! Постараюсь оправдать оказанное мне доверие, — ответил заученно, но внутри меня вновь ничего даже не встрепенулось.

Жестом руки он пригласил меня сесть. Затем сказал:

— Ваша должность и положение обязывают вас знать гораздо больше того, что знают другие, сын мой. Вынужден сообщить, что наш орден является лишь первой ступенью на пути к безграничной власти. Но это не должно вас смущать и останавливать, обо сам путь восхождения прекрасен и упоителен. Вы молоды, умны, энергичны. Уверен — вы пойдете дальше меня. Не скрою — я вам завидую.

Я слушал вполуха, а в голове билась лишь одна страшная мысль: «Значит прав был тот, убитый мной, старик. Значит прав».

А ночью ко мне вновь приходила мама, гладила по голове своими теплыми добрыми руками и плакала светлыми слезами. Но я уже не боялся её прихода. Нет. Я каждую ночь ждал его. Мама погибла давно, когда мне не исполнилось и восемнадцати. У её автомобиля были испорчены тормоза и он сорвался в пропасть на горной дороге. А тормоза эти испортил... Как страшно! Как холодно! Какой сумасшедший холод! Похоже, что истопник не протопил сегодня камин. Надо его будет примерно наказать за подобное упущение. Непременно.

Сон разбудил меня и до утра уже не смог заснуть. Смотрел с белеющий потолок и думал невеселые думы. Зачем однажды я поверил этим анкендорфам, что умный, сильный, гордый человек сотворен Всевышним, чтобы повелевать миром, изменить его к лучшему. И я энергично работал руками и ногами, стараясь поскорее доплыть до обетованного берега, круша на своем пути все, что мешало мне в достижении великой цели. В грезах я уже видел этот прекрасный остров, где на высокой горе стоит величественный замок, откуда я буду править миром по законом добра и справедливости, создавая гармонию жизни. И вот я достиг берега. Но берег оказался диким. Остров кишел ползучими и крылатыми отвратительными гадами, страшными злобными чудищами. С диким шипением, рычанием, улюлюканьем они все набросились на меня и принялись с остервенением рвать мое тело и душу.