Мари Юнгстедт - Невидимый

— Давай проверим!

Он взял Каролину за руку, и они запрыгали по камням у самой кромки воды.

Лачуга казалась заброшенной. Похоже, сюда давно никто не наведывался.

— Отлично, давай зайдем, — сказал Петер.

Единственным препятствием был ржавый висячий замок.

— У тебя найдется шпилька?

— Ты думаешь, стоит?

— Ясное дело! Здесь мы сможем пробыть столько, сколько захотим.

— А вдруг кто-нибудь придет?

— Да нет, ты же видишь, тут сто лет никто не бывал, — ответил Петер, пытаясь вскрыть замок при помощи шпильки.

Привстав на цыпочки, Каролина попыталась заглянуть в единственное окно. Оно было завешено изнутри темно-синей занавеской. «Это нам подходит», — подумала она с радостью. Возбуждение Петера передалось и ей. Настоящее приключение! Заняться любовью в старой заброшенной рыбацкой лачуге.

— Ну вот!

Дверь заскрипела и открылась. Они заглянули внутрь. В домике была только одна комната. Там стояла деревянная кухонная скамья, шаткий стол и стул. Стены грязно-желтые и голые. Только старый календарь криво висел на крючке. В доме пахло сыростью и затхлостью.

В полном восторге подростки расстелили на полу куртку Петера.

Они проспали несколько часов. Каролина проснулась оттого, что ей захотелось писать. Поначалу она не могла понять, где находится. Потом к ней вернулась память. Ах да. Вечеринка. Рыбацкий домик. Она высвободилась из объятий Петера и с усилием поднялась. Ее подташнивало.

Выбравшись из домика, она присела и сделала свои дела. Потом искупнулась в прохладной чистой воде.

Теперь осталось только разбудить Петера. Кстати, как они выберутся отсюда? Похоже, они далеко от человеческого жилья. Поеживаясь, она вернулась в домик. Петер лежал, раскинувшись на полу, под старым одеялом.

Стол был покрыт красной клеенкой с засохшими пятнами кофе. На полу стоял термос. Хотя домик казался заброшенным, у Каролины возникло чувство, что кто-то недавно здесь побывал.

После утреннего купания она вся продрогла. Одеяло, которым накрылся Петер, показалось ей слишком тонким. Однако ей хотелось прилечь. Надо еще поспать, авось тошнота пройдет. Она огляделась, ища, чем бы еще укрыться, и заметила, что сиденье деревянной скамьи откидное. Подняв крышку, она заглянула внутрь. Там лежал сверток с одеждой. Вернее, несколько свертков.

Она вытащила что-то и стала рассматривать. Это был джемпер с большими темными пятнами, похожими на запекшуюся кровь. Она осторожно осмотрела другие вещи. Юбка, кофта, разорванный лифчик, собачий поводок. Жуткая догадка мелькнула у нее в голове. Она кинулась трясти Петера.

— Там, там! В скамье! — кричала она.

Заспанный Петер с трудом поднялся и взглянул на ее находку:

— Да это же, черт побери…

Он с грохотом захлопнул крышку, вытащил из кармана мобильник и набрал номер полиции.

Исторический центр Стокгольма, так называемый Старый город, во многом напоминал Висбю. Эта мысль возникала у Кнутаса всякий раз, когда ему доводилось бывать в столице. Он наслаждался этой атмосферой. Эти прекрасные здания с якорями на фасадах были построены в семнадцатом веке, когда Швеция была великой европейской державой, а Стокгольм стремительно рос и расширялся. Дома стояли вплотную друг к другу, напоминая о том, каким перенаселенным был тогда город.

Узкие улочки с булыжными мостовыми тянулись от площади Стура-Торгет во все стороны, как щупальца гигантского осьминога. Здесь размещались кафе и ресторанчики, магазины, торговавшие антиквариатом, произведениями искусства, сувенирами и прочей ерундой.

Старый город и Висбю имели много общего. В Средние века в обоих городах было сильно немецкое влияние. Немецкие купцы задавали тон как в Стокгольме, так и в Висбю, это отразилось на облике домов и в названиях улиц. Старый город тоже когда-то окружала крепостная стена. Ее снесли в семнадцатом веке, чтобы освободить место для домов знати, которые строились в те времена в большом количестве. А за заборами в самом центре города, как и в Висбю, виднелись внутренние дворики с цветущими зелеными оазисами.

Андерс Кнутас и Карин Якобсон добрались до улицы Эстерлонггатан. Она нравилась Кнутасу куда больше, чем торговая улица Вестерлонггатан. Здесь находились в основном галереи, магазинчики, торгующие изделиями народных промыслов, и рестораны.

На этой улице они отыскали магазин, в котором продавалась керамика Гуниллы Ульсон. В витрине рядами стояли керамические сосуды. Когда полицейские открыли дверь, мелодично прозвонил колокольчик.

В магазине не было ни одного покупателя. Хозяйка магазина оказалась элегантной дамой лет шестидесяти.

Лицо ее прибрело горестное выражение.

— Все эти убийства — просто кошмар какой-то! И совершенно непонятно.

— Да, — согласился Кнутас, — и мы очень заинтересованы в том, чтобы как можно скорее задержать убийцу. Мы отрабатываем несколько версий, и одна из них привела нас в Стокгольм. Насколько я понимаю, вы продавали керамику Гуниллы Ульсон. Как давно вы этим занимаетесь?

— Всего несколько месяцев. Но на них был огромный спрос. Я увидела ее изделия на выставке на Готланде этой зимой — они меня очаровали. У нее был несомненный талант. Покупатели думали так же. Как только я получала ее керамику, она тут же расходилась. Особенно популярны вот эти вазы, — сказала она и указала на широкий и высокий сосуд со множеством маленьких декоративных пустот внутри, красовавшийся на отдельной полке.

— Гунилла рассказывала что-нибудь о своей личной жизни? — спросил Кнутас.

— Нет. Она вообще была неразговорчивая. Мы мало говорили о личном. Иногда перезванивались по делу, а поставками занимались другие. Однажды по весне она приезжала сюда и зашла в магазин, а я была у нее на Готланде всего несколько недель назад.

— А что вы там делали?

— Я остановилась в отеле в Висбю. Собиралась посетить нескольких художников. Съездила и к ней на хутор — очень милое место. Мы пообедали вместе, она показала мне свою мастерскую.

— Вы не заметили ничего странного?

— Нет.

— Она не рассказывала о каких-нибудь новых знакомых?

— Нет, но, пока я была там, к ней заглянул молодой человек. Мы с ней как раз сидели за обедом — он сказал, что не будет нам мешать. Но он вежливо со мной поздоровался, и мы перебросились парой фраз, прежде чем он ушел.

— Вы не запомнили его имя?

— Его звали Хенрик. Я хорошо это запомнила, потому что так зовут моего брата.

— А фамилия?

— Ее он не назвал.

— Как вам показалось, они с Гуниллой были близко знакомы?

— Трудно сказать. Он заглянул только на минутку. У меня сложилось впечатление, что он жил неподалеку, — наверное, это сосед.