Ирина Лаврентьева - Круг обреченных

— А помните, как Светка на фоно шикарно играла?

— Ну! А голос какой у нее был! Ей вообще в актрисы нужно было идти!

Если бы не Гришка…

Ленчик вышел на балкон. Щелкнул зажигалкой. Ему невыносимо было слушать эти слова, отделявшие от него Свету-Светочку-Светулю.

— Леня, у тебя сигаретки не найдется? — услышал он женский голос.

За спиной Ленчика возникла очкастая Зинаида. Ленчик протянул пачку, ощутил неприятный запах больницы, все еще исходивший от девушки, и опять затосковал по своей медовой Светуле — Ее отравили, — без предисловий промолвила Зинаида.

— Кого?

— Свету. И меня. И всех нас. В супе этом фасолевом ампула была какая-то. Разбитая.

— Что? — ахнул Ленчик.

— То. К поварихе нашей, Катьке, в тот день хахаль приходил. В пищеблок.

Уж не буду тебе рассказывать, чего они там делали, а только я потом пришла Катьке спину спиртом смазывать, она о конфорку спину сожгла…

— Что ты несешь? При чем тут?..

— А при том! Катька потом говорила, что это я ампулу в суп уронила. А у меня в медпункте таких ампул сроду не было. Это ампула не от лекарства была!

Что я, лекарств не видела? И Катька эту ампулу раньше не видела, это точно! Я ж за ее лицом наблюдала! Видела, как она осколки в руках крутила, ничего не понимала. А потом Катька исчезла. На следующий день. С чего бы? А я по своим каналам медицинским знаю, что у нас вроде как брюшной тиф был. Я-то суп мало ем, вот легче всех и отделалась. И Катька не ела — она гормонами насытилась, у нее сперма из глаз лилась. А Света две тарелки съела.

— Кто? Кто приходил? Кто к вам приходил? — закричал Ленчик, ухватив Зинаиду за ворот блузки.

— Пусти! — захрипела девушка. — Мишка приходил, дружок Катькин. Они там на плите трахались. Она сама рассказывала. А кастрюля рядом стояла, она сама рассказывала. А Мишкина куртка на кастрюле лежала.

— Где он? — выдохнул Ленчик.

— Мишка? Откуда я знаю? Я и фамилии его не знаю. И никто не знает.

Катька с ним на танцах познакомилась. Он спецназовец, понимаешь? Мало ли какие у них задания, понимаешь? И какими средствами они пользуются, кто знает, а? — округлила глаза Зинаида.

— Я его должен найти! Если это правда, то, что ты говоришь… Я должен…

— У меня его фотография есть! — вспомнила Зинаида. — Он к нам в детсад на Восьмое марта приходил. Цветов принес, шампанского. Он вообще добрый, Мишка этот. Мы тогда сфотографировались все вместе. Групповой портрет в интерьере детсада. Ленчик, я, может, все придумала, но я никакой ампулы в суп не кидала, честное слово! Девчонки наши все вповалку в больницах лежат. А Катька говорила, что это я… Меня уже следователь вызывал. А я что? Я ни при чем…

— Молчи! Молчи! Где у тебя фотография эта?

— Дома.

— Леня, куда ты? — вскричала Татьяна Борисовна, с ужасом глядя, как сын уволакивает из квартиры неказистую очкастую девицу.

Начальник РУВД одного из самых обширных по территории районов города полковник Алексей Васильевич Зверев потянулся в широком служебном кресле всем своим крупным телом. Полковник приближался к шестидесяти, но был еще ого-го.

Высокий, статный, с тронутыми сединой густыми русыми волосами и отменным сибирским здоровьем. Он еще раз поиграл мышцами, зевнул. Первый рабочий день после недельного отдыха давался с трудом. Собственно, с делами на сегодняшний день было покончено — выслушаны доклады подчиненных, подписаны необходимые документы, — можно было бы и домой. Но следовало еще доложиться начальнику городского управления внутренних дел — прибыл, дескать, товарищ генерал-полковник.

Но «главный» и сам отсутствовал. Находился на совещании у губернатора.

По сообщению секретаря, должен был вернуться из Смольного в конце дня. И просил всех руководителей РУВД оставаться на рабочих местах.

Значит, разнос какой-нибудь очередной предстоит, вздохнул Зверев.

— Вера Григорьевна, чайку принеси мне, голубушка, — пророкотал полковник в селектор.

Помешивая ложечкой крепчайший чай с лимоном, Алексей Васильевич с удовольствием прокрутил в памяти события прошедшей недели.

Он ездил на юбилей к отцу. Старику стукнуло восемьдесят. Люди в Сибири живут долго. Собралась почти вся семья: трое сыновей, две дочери, невестки, зятья. Внуки, правда, не приехали. Они, молодые, крутятся, им некогда. Да и то сказать, вся молодая поросль фамилии Зверевых разметалась по заграницам. Кто в Америке, кто в Европе. До Сибири далеко. Дочка самого Алексея Васильевича училась в Пенсильванском университете. Вытянешь ее оттуда, как же. Впрочем, и супруга полковника от поездки отказалась:

— Мне, Лешенька, эти прелести деревенские не по возрасту.

По косметичкам шляться — это ей по возрасту, а свекра поздравить — нет.

Дура баба. Впрочем, без нее даже лучше. Оттянулся вволю. Где еще можно пить ведрами чистейший маманин самогон, лопать мешками знаменитые сибирские пельмени, париться до одурения, выскакивать нагишом на снег, кидаться в братовьев снежками, снова нырять в темный жар истопленной по-черному баньки и выходить на белый свет трезвым, как стекло, и слабым, как новорожденный младенец? Чтобы поспать часок-другой и начать все сначала. Да еще успеть потискать темным вечером в той самой баньке молодую, сладкую соседскую бабенку.

Где еще может так расслабиться начальник РУВД одного из крупнейших районов Санкт-Петербурга? В Европе какой-нибудь? Да на черта нам эти Европы? Лучше деревенской бани, да пушистого белого снега, да сибирских пельмешек ничего на свете не изобретено.

Так Алексей Васильевич думал первые три-четыре дня пребывания в отцовском доме. А затем начинало тянуть обратно, в свое начальничье кресло, к делам своим тяжким. Опять же деньги-то кто зарабатывать будет? Пушкин? А деньжищ только на доченьку Иришку уходило немерено. Не говоря уж о собственной супруге, которая гонялась за ушедшей молодостью с остервенением борзой, спущенной за зайцем. Дура баба.

Как увидит по телику какую-нибудь диву эстрадную в своих годах, так прямо заходится вся: чего это, мол, я так же похудеть не могу? Жрать надо меньше, вот чего. Нет, жрать она здорова. А ты, Лешенька, заплати то за гербалайф, то за «кремлевские таблетки», то за тайские снадобья. А потом еще за наряды от каких-то, там кутюр, которые должны ее излишества телесные закамуфлировать. Закамуфлируешь, как же. А потом дай денег на поездку к дочери на два-три месяца. Но это была почти единственная, пусть и внушительная статья расходов, против которой Зверев не возражал. Баба с возу — кобыле легче.

Мысли полковника были прерваны звонком белого телефонного аппарата.

Этот номер прямой связи, минуя секретаря, знали немногие. Алексей Васильевич решил, что звонит начальник ГУВД. Правильно, семь часов вечера — вернулся с совещания, самое время головную боль у подчиненных вызывать.