Валерий Барабашов - Золотая паутина

От этих мыслей Гонтаря отвлек Русанов. Он встал, снял пальто и шапку — в самолете было довольно тепло. Посмотрел на часы, снова удобно устроился в кресле. Был подполковник госбезопасности спокоен, деловит, ничем не проявлял своего беспокойства — будто летел в командировку со своими товарищами. Гонтарь усмехнулся про себя: этот чекист, вероятно, на что-то рассчитывает. Возможно, на снисхождение к себе или на какой-нибудь случай, который его выручит, а скорее всего — на «операцию», какую они, чекисты, конечно же задумали. Но ничего у них из этой «операции» не получится. Русанов для него — враг, он вынудил его, Гонтаря, бежать из Союза, отнял у него все, что было. И этот человек еще надеется на что-то. Жизнь его висит на волоске, а он, кажется, и не чувствует этого. Ведь стоит только намекнуть Бобу, и тот с большой охотой «наложит вечный шов» на бравого подполковника. Но ничего, это они еще успеют сделать.

Гонтарь зевнул, болезненно поморщился. Черт, как он перенервничал в Придонском аэропорту в последние эти часы, как болит голова! И ужасно хочется спать. Еще бы! Пятый час утра, все нормальные люди досматривают в это время сны… Интересно, что сейчас, сию минуту, делает Марина? Не иначе как к ней уже пришли, допрашивают «товарищи» Русанова, что-нибудь ищут у него в доме. Ищите, ищейки, ищите! Только и найдете что голые стены да кое-что из рухляди, которую они с Мариной не успели продать. Дачу жаль — не было уже времени найти покупателя…

Надо, пожалуй, еще коньяку принять, он притупляет боль в голове и несколько бодрит. Олегу, пожалуй, не надо больше, он что-то скуксился, а Боб — ничего, этот бодр.

— Олежек! — окликнул он Фриновского. — Побегай-ка по салону. Да пойди умойся.

Тот понял, кивнул. Вернулся из туалета с мокрой головой, посвежевший.

— Кофе бы сейчас! — громко, перекрывая гул самолета, сказал он. — И еще бы стюардеску. Ту, беленькую, что Михал Борисыч выпроводил в Придонске. Задок ее до сих пор перед глазами. М-м-м!…

— Будет тебе и беленькая, и черненькая, и в полоску, — криво улыбнулся Гонтарь. — Погоди, дай только из Союза вырваться. — Он усиленно массировал мощный свой череп руками — боль заметно отступала. Но стало заметно давить на уши — самолет пошел уже на снижение, «покатился с горки», как говорят пилоты.

Прошли томительные четверть часа, наполненные гулом двигателей, потряхиванием самолета, молчанием Потом самолет развернулся, и прямо по курсу Гонтарь увидел две яркие строчки огней посадочной полосы. Лайнер быстро снижался, помчалась уже под кабиной серая, освещенная прожекторами бетонка, а в окне сбоку, на здании аэровокзала, отчетливо пылали красные буквы: «АДЛЕР».

В Адлере шел дождь. В распахнутую настежь дверь дохнуло сыростью и холодом, самолет в считанные минуты выстыл, и Русанов под неусыпным оком Басалаева оделся. Пробудились от холода дети, завозились, заплакали, затеребили родителей, и те как могли успокаивали их, просили потерпеть.

Их самолет поставили на дальнюю отстойную площадку. Это хорошо. Как бы ни разворачивались события, посторонних людей поблизости не должно быть да и другой техники тоже. Спасти бы и тех, что в салоне, выпустить их из салона, а уж с Гонтарем и его группой можно было бы поговорить и по-другому.

Из кабины, по рации, шли какие-то долгие переговоры с аэропортовским начальством. Виктор Иванович, сидящий по-прежнему в хвосте самолета, не мог, разумеется, слышать, о чем именно говорил Гонтарь, все так же угрожая «устроить в самолете мясорубку», если срочно не будет выдан экипаж, летающий за рубеж, и не пополнены баки с горючим. Но было ясно, что Гонтарю твердо предложили выпустить пассажиров в обмен на экипаж и горючее, в противном случае…

— А я тебе еще раз говорю! — кричал на весь самолет Гонтарь. — Или вы сейчас же начнете заливать керосин, или мы начнем тут Варфоломсеву ночь! Ты понял, диспетчер?

Русанов понимал, что «диспетчер» (это, скорее всего, кто-то из чекистов тянет время намеренно: или ждут из Москвы спецназ, или что-то не получается с экипажем.

Наконец было решено, что аэропорт зальет керосин, но при условии, что Гонтарь выпустит половину заложниц, прежде всего с детьми.

— Хрен с тобой! — Гонтарь в сердцах швырнул наушники. Сказал Фриновскому: — Олежек, отсчитай баб двадцать, пусть катятся со своими щепками!

Женщины, с бледпыми лицами, всхлипывая, торопливо покидали самолет. Прижимали к себе детей, почти бегом спускались по трапу — к спасительной бетонке, к поджидавшему их поодаль автобусу.

Потом начались «торги» за экипаж. «Диспетчер» снова выдвинул условие: отпустить всех оставшихся женщин и подполковника госбезопасности. Он, дескать, вам больше не нужен — самолет до Адлера вы получили, Гонтарь, получите теперь экипаж и до Анкары.

— Русанов полетит с нами! — снова повысил голос Гонтарь. — И не морочьте мне голову!

— У вас же будет заложником экипаж! Что еще надо? И самолет мы вам отдаем, — упорствовал «диспетчер». — Керосин полностью залили. Надо поступать по-джентльменски, Гонтарь! Порядочные люди от бизнеса так себя не ведут.

— Послушай ты, дипломат! — ярился у рации Гонтарь. — Ты экипаж приготовил или нет?

— Экипаж готов. Но послушайте, Гонтарь. Будьте человеком, в конце концов. Зачем вам женщины? Угон с пассажирами — не в вашу пользу, уверяю вас. Я бывал в Турции, куда вы намерены лететь, там свои, строгие принципы. Общественность Анкары вас не поймет и не поддержит. К женщинам там относятся с большим уважением, всякое насилие над ними строго карается не только по турецким законам, но еще и по Корану. Вы образованный человек и должны знать об этом.

— Да отдай ты этих баб, Михаил Борисович! — не выдержал Басалаев — он стоял с автоматом на груди у самой двери, а Фриновский в общих чертах пересказывал ему содержание переговоров. — Мы из-за них теряем время. Лететь надо!

— Ладно, диспетчер! — крикнул в кабине Гонтарь. — Пять женщин за одного члена экипажа. Давай сюда своих летунов, времени больше нету. Сейчас менять будем.

Процедуру со сменой экипажа контролировал Гонтарь. Он вызвал командира корабля, отсчитал женщин, велел им всем спускаться по трапу.

Виктор Иванович сидел на своем месте, смотрел в иллюминатор. Уже рассвело; хмурый, дождливый день висел над аэропортовскими горами и самолетом, видно было еще довольно плохо, но все же можно рассмотреть лица людей, вышедших уже из самолета со слезами на глазах.

Вошел новый командир корабля, пилот-зарубежник, в сердце Виктора Ивановича тревожно и в то же время радостно екнуло — Кубасов! В полной летной форме, с портфелем в руках, который Гонтарь уже здесь, в самолете, осмотрел. А Кубасов незаметно подмигнул Русанову — все, мол, в порядке, Виктор Иванович, потерпите.