Наталья Смехачева - Искатель. 2011. Выпуск №11

— И ты… — выдохнул Вадим, — рисовал… этим карандашом?!..

— Рисовал. Золотой Цветок, наш дом, яблони в саду, красавицу Мурку, отца и маму… Мишкины рисунки рядом с моими выглядели просто каракулями. Все удивлялись, хвалили меня, а Борис Петрович даже расстроился, что в Италию еду не я, а Мишка… Мишка, конечно, очень переживал и однажды запил тушью мой альбом, и мы с ним из-за этого подрались. А на другой день я встретил его на улице с большой плетеной корзиной — он нес на речку троих щенков. Топить… И даже сотней похвастался, которую ему Генка Зиновьев дал. Генка уже взрослый, он на пилораме работает. У него собака есть, лайка. Альмой зовут. Она самая лучшая в деревне. А вот щенки уродились совсем не в нее — коротконогие. черномазые, лопоухие. Их брать никто не хотел, Генка даже сюда, в город, ездил, но и здесь на них охотников не нашлось. Вот Генка и попросил Мишку щенков куда-нибудь пристроить. А куда их пристроишь? И Мишка понес их на реку… В общем, мы опять подрались. А потом договорились: я отдал Мишке свой карандаш, а он мне — корзину со щенками. Мишка помчался домой, рисовать, а я понес щенков на хутор, к егерю дяде Жоре.

Я шел Дорогой, по холодку. Рыжика, бельчонка знакомого, сушкой угостил, с дятлом Жоржем в стукоталочку поиграл, и так мне радостно было, словно у меня день рождения. Я шел и думал: «Рисовать я не умею. А что же умею? Что я умею лучше других? Стал вспоминать, и оказалось — не так уж мало. Я травы знаю (меня бабушка учила), о зверях разных знаю больше других, по валежнику пройду — ни одна ветка не хрустнет, с любой собакой общий язык найду, а птицы у меня прямо из рук угощение берут… Раньше я всего этого как-то не замечал. В общем, вспомнил я все это и понял, что буду егерем, как дядя Жора.

— А Мишка? — тихо спросил Вадим.

— Мишка? — мальчик улыбнулся. — А что ему сделается? Карандаш мой он до дома не донес, обронил где-то по дороге. Да он ему и не нужен. Мишка с каждым днем рисует все лучше и лучше. Недавно из Италии вернулся. Подарок мне привез — альбом с репродукциями Джотто. А одного из тех щенков, что я дяде Жоре тогда отнес, самого лопоухого и смешного, Мишка себе взял. Назвал Персиком. И деньги Генке вернул.

— Так ты больше не рисуешь?

— Отчего же, — мальчик снова улыбнулся. — Рисую. Для себя или если кто попросит. В общем, для полноты жизни. А вы… — он помялся немного и спросил осторожно, стараясь скрыть заинтересованность и волнение, — нашли клад?

— Кладов не бывает. — Вадим встал и поднял с земли „Цветок папоротника“. — Клады — это мы сами. Держи, — он протянул изумленному и обрадованному мальчику картину. — А деньги оставь. Вон там, — он кивнул в сторону реки, — в книжном магазине возле моста я видел замечательный атлас по зоологии… А как тебя зовут?

— Ласточка, — заторопился мальчик, — Ленька Ласточка. А вы приезжайте к нам в гости, на этюды. Не пожалеете! Правда-правда, приезжайте! Это недалеко, всего две остановки на электричке. А там через рощу — рукой подать…

— Спасибо. Может, и приеду… Слушай, а что это за Дорога, о которой ты говорил?

— Дорога?.. — Ленька помолчал, потер переносицу. — Просто Дорога. Лесная. Много солнца, кружево от веток на желтом песке, деревянный мостик через ручей, там меня всегда Рыжик встречает, купальницы… Она всегда одна и та же зимой и летом, весной и осенью, на ней нельзя заблудиться или опоздать, на ней — хорошо… Дорога есть у каждого, но не все знают об этом.

— А как… как ты нашел Дорогу?

— Это года два назад было. Мы с Мишкой за грибами пошли. Да в лесу поссорились. Из-за белого гриба. Мы такого красавца еще ни разу не встречали. Подбежали к нему одновременно и заспорили, кто первый его нашел. Пока гриб друг у друга вырывали, весь его раскрошили, разругались и разошлись в разные стороны. И я заблудился. Прежде со мной такого никогда не случалось. А тут, в какую сторону ни пойду — все к незнакомому болоту выхожу. И лес кругом — черный, непролазный, страшный. Сел я под елку и заплакал. И себя жалко, и Мишку. И Мишку почему-то больше. Вот, думаю, утону в болоте, кто ему будет задачки по математике решать? И для портретов позировать. Мишка ведь портреты рисовал очень плохо, а позировать, сами знаете, тяжело, вот никто и не соглашался. Кроме меня. И очень я пожалел, что гриб тот Мишке не отдал. Я же все равно грибы лучше Мишки ищу, он так не умеет, да и грибы он знает плохо, даром что деревенский. Потом я вспомнил, что не прочитал бабушкин заговор, когда в лес входил. Вытер я слезы и сказал нужные слова, а заодно и молитву прочитал, которой меня мама научила. И тут же в сон провалился. А проснулся я уже на Дороге, возле мостика через ручей, и Рыжик мои карманы проверял… Ну, мне пора, — Ленька протянул Вадиму руку, и его рукопожатие оказалось не по-детски уверенным и крепким. — Приезжайте, я вас с Мишкой познакомлю. У него каталог вашей выставки имеется, а некоторые работы он даже пытался копировать. — Ленька блеснул зелеными глазами, повернулся и легко зашагал прочь, в сторону невидимой отсюда реки. Его соломенная макушка блеснула пару раз в зыбком солнечном луче и исчезла в искристой перламутровой дымке где-то возле Абрамыча, под проникновенно-печальное „Утро туманное, утро седое…“.

Рыночная площадь постепенно заполнялась народом. Мимо Вадима катился шумный, деловой, озабоченный людской поток, изредка выплескивая в его сторону чьи-нибудь рассеянные, равнодушные глаза, и снова скользил дальше. Чужой, холодный, непонимающий…

Плакали липы, сыпали разноцветными звездами клены, а город потихоньку просыпался, втягиваясь в привычную суету и кружение обычного воскресного дня.

В маленьком кафе с веселым названием "Апельсин" было безлюдно и прохладно. Вадим пил кофе и думал о том, что пора возвращаться домой. В свою крошечную комнату, единственное окно которой выходило в грязный, замусоренный двор. И чем больше он об этом думал, тем отчетливее понимал, что это невозможно. Зеленоглазый мальчик, обеими руками прижимающий к груди его "Цветок папоротника", снова и снова вставал у Вадима перед глазами и, белозубо улыбаясь, повторял: "Приезжайте!.." "А что, — подумал Вадим, тяжело поднимаясь из-за стола, — не домой же возвращаться…"

На улице он первым делом опустил в мусорный контейнер холщовую сумку со своими картинами, потом пересчитал деньги в бумажнике и не спеша направился к центру рынка на страстный голос Нани Брегвадзе.

Абрамыч радостно закивал кудрявой седой головой, едва завидев Вадима.

— Утро-то какое, а, Вадим. — Черные глаза Абрамыч; лучились теплом и спокойной мудростью древнего богоизбранного народа. — Представляете, у меня сегодня купили четыре пластинки!

— Надеюсь, не "Демона" Рубинштейна, — Вадим сделал озабоченное лицо, — и не "Утро туманное"?