Александр Войнов(Шульга) - И простил нам грехи наши...

– По блатному ты, Стец, не прав, – заявил Стефу домушник Фимка, пряча в боковой карман пачку новеньких долларов, – у Левого на таких стрикозлов как ты аллергия, и встречаться тебе с ним не советую.

– Если и сведет нас судьба, – задумчиво произнес Стеф, – еще неизвестно, чей козырь старше будет. Радзевиллы не перед кем не снимали шляпы. Мы шляхтичи – хозяева шляха, и делаем на своей жизненной дороге, что хотим. Выше нас только Бог.

– От такого куша можно было и в общак малую толику положить. Повеселить и подогреть братву у хозяина – предложил Ефим, – Левша так бы и поступил.

Стефан расстегнул кожаную cумку и не спеша сложил в нее пачки долларов.

– Левша мне больше не указ, – высокомерно ответствовал шляхтич, – вот ты со своей доли и весели эту ботву. Без вас разберусь, кого мне веселить. А общаков я не признаю. Там, где колхоз, там голод.

– Ну, тебе из погреба виднее, – ответил на прощанье скокарь Ефим.

Левшу Стеф обошел, не выделив ничего. Даже забыл отдать долг. И не отблагодарил Феоктистова.

В какой-то мере реставратора оправдывало только то, что он покидал Высокополье в очень непростых обстоятельствах, и, может быть, ему было не до этого. Когда, как-то под вечер, Стеф вернулся из Питера и уже был готов осуществить свою мечту, то не застал Альбину ни дома, ни в больнице. Он поставил на комод коробку с французским подвенечным платьем, спрятал в шкатулку футляр с бриллиантовым кольцом, достал обрез, зарядил оба ствола волчьей дробью и постучался в окошко к главврачу. Тот, не подозревая лихого, вышел на крыльцо. Следом, кутаясь в пуховой платок, появилась и Альбина.

– Будем стреляться! – решительно заявил шляхтич и ткнул недруга обрезом в солидный живот. – Одному из нас не жить.

– У меня ствола нет, это не по правилам, – промямлил доктор, оттягивая время и стараясь увильнуть от сатисфакции.

«Зря я влез в эту халепу. И зачем только связался с этой вертихвосткой? – корил себя главврач – не приведи, дойдет до начальства, могут и с должности попереть за аморалку. Придется тогда проситься ветеринаром на свиноферму. А, может, и зоотехником возьмут, всё-таки, у меня диплом, – успокоил он себя, – там оклад больше. Опять же и от приплода барыш».

Ноги у него стали ватными, а перед глазами поплыли черные круги.

– Беги за участковым, – пересохшими губами прошептал он Альбине.

– Михалыч уже неделю как в запое, – холодно ответила красавица. В какой-то момент ей показалось, что доктор испортил воздух. Карамель поморщилась и, сделав шаг назад, предательски захлопнула дверь.

– Стреляться будем по очереди, как у Лермонтова, – взвел курки Стеф, – Кто будет первым, – кинем монету. А вы, соколе ясный, рахуйте двадцать крокив. Да вы, никак, в штаны со страху наложили? – брезгливо принюхался Радзевилл.

«Какое отношение я имею к Лермонтову? У меня по литературе всегда была двойка. Ревнивец, кажется, сошел с ума. Этому безумному Печорину место в психбольнице, в буйном отделении», – подумал ясный сокол и, для верности, сжимая верхние части ног, стал отсчитывать роковые шаги. Ему до безумия хотелось сделать шаги пошире, но это не получалось по техническим причинам, которые почти невозможно передать литературным слогом.

На десятом шаге главврач с огорчением вспомнил, как сегодня в обед у себя в кабинете неосмотрительно уничтожил целую кастрюльку диетической больничной каши с молоком. «Можно было ограничиться одними тефтелями, тогда так бы не подпирало. Наверняка, обиженные прожеры диетчики, оставшись без каши, эту лихоманку накаркали. Как бы ни обронить по дороге» – вихрем пронеслось у него в голове.

Поравнявшись с забором, он схватился за верхнюю планку и неожиданно для себя, легко подтянувшись, перебросил свое упитанное тело в соседский огород. Выскочив в калитку, дуэлянт пулей понесся вдоль улицы. Вслед прозвучал одинокий выстрел и протяжной вой бродячего пса. В горячке доктор почти не почувствовал боли, но что-то острой бритвой обожгло левое плече. Он упал под ракитовый куст и, затаив дыхание, замер.

«Не ко времени этот пьянчуга участковый в запой ушёл. Надо будет свозить его к белому колдуну Владимиру Коробутину» – подумал доктор и потерял сознание.

– Назад дороги нет, – крикнул Стефан появившейся на крыльце Альбине, – быстро собирайся в дорогу.

Победитель подбросил вверх пачку долларов, пальнул в нее из второго ствола и радостно закричал:

– Сальва в твою честь. Я теперь богат, как Крез! Весь мир будет у наших ног!!!

К счастью, выстрел был неприцельным и ни одна купюра не пострадала.

– Немного пиано, мой великодушный рыцарь Эстебан. Взмах крыла испуганного мотылька может породить бурю и очень дорого обойтись.

Альбина расцеловала Стефа и, сорвав с плеч платок, стала сгребать в него хрустящие «вашингтоны». Одинокая зеленая купюра, упавшая в кадку с дождевой водой, даже на фоне плавающих кленовых листьев, не осталась незамеченной. Внимательная медсестра двумя пальчиками выловила ее из мутной тины и, протерев уголком платка, спрятала в лифчик. Эстебан прижал Карамель к груди и нежно прошептал на ушко.

– Я увезу тебя в далекую страну. Там всегда тепло. Там каждый год цветет папоротник, стрекочут цикады и большие розовые птахи стоят посреди озера на одной ноге. Я куплю там землю, разобью парк и назову его твоим именем. Такой же прекрасный, как Софиевка в Умани, который польский магнат Потоцкий посвятил своей возлюбленной. А, зараз, моя смерека, быстрее домой и переодягайся в подвенечное платье. Оно в коробке на комоде. А я птицей в церьковь, пусть нас пан отче до ранку обвенчает.

После этого случая провинция уже была Эстебану не по нутру, и он перекочевал в Москву.

«Большому кораблю – большое плавание!», – подумалось Левше.

Когда, через время, Левша встретил Эстебана на Новом Арбате, на выходе из казино «Метелица», тот был не один и посмотрел на провинциала свысока.

– Пшепрошем пана, – пробормотал он скороговоркой, – то мы з паном майже не знайоми. Але я пану щось заборгував?

Аристократ расстегнул кожаное пальто с меховым воротником и достал уже знакомое портмоне. Но только уже без резинки.

– То я видшкодую с процентом.

– И оставь нам долги наши, как и мы оставляем должникам нашим, – остановил художника Левша, – ты мне ничего не должен. Единственная просьба – будешь в наших краях, забери сахарную центрифугу. Может еще сгодится. Тут, в Москве, дело пойдет веселее.

– Эстебан, мы опаздываем на вернисаж, – капризно топнула высоким каблуком и тронула за плечо счастливого неудачника Эстебана очаровательная спутница, слегка злоупотребившая французской косметикой и парфюмерией. Но даже это не смогло испортить природной красоты красавицы Карамели. От ее девятнадцати с половиной лет пахло весенней свежестью, как будто она очень долго работала продавщицей в магазине живых цветов.