Владимир Колычев - Влюблен и очень опасен

– Привыкнешь?

– Обязательно. И скоро. Но не сегодня.

– Понимаю.

– Спокойной ночи.

Похоже, Алексей пожелал ей того же, но его слова утонули в патоке наползающего сна.

Проснулась Настя среди ночи. Голова чугунная, спать охота, но почему-то не спится. Какой-то нерв тихонько дребезжит внутри, не дает покоя. Где, интересно, Алексей? Где он лег? Все-таки он ей муж.

Инга могла отправить его в гостевую спальню на втором этаже, в другой половине дома. Или он мог лечь в Настиной учебной, в крайнем случае – в гостиной. А вдруг Инга постелила ему в своей спальне?

Настя вышла из комнаты, локтем коснувшись атласной шторы, обрамляющей входную дверь. Со сна ей показалось, что кто-то несильно взял ее за руку, чтобы удержать. Неприятное ощущение.

Учебная комната пустовала. В гостиной никого, только ночник синеет под потолком. Арка в отцовские покои немного зловеще темнеет, в Насте просыпается детский страх. И все-таки она идет к спальне Инги.

Дверь наглухо закрыта, за ней что-то скрипит и постукивает. И еще слышны чьи-то сдавленные рыдания. Инга плачет? Наверное, сильно злится на кого-то, если бьет рукой по спинке кровати.

Настя тихонько открыла дверь, и в мягком красном свете увидела голый мужской зад, беспокойно вздымающийся вверх и резко падающий вниз. Женские ноги широко раздвинуты и высоко подняты, они качаются в такт подозрительным движениям. И не так уж трудно понять, что происходит.

– Я вам не помешала? – холодно спросила Настя.

Не похоже, что Инга сопротивляется. Скорее наоборот.

– Алексей, ты! Да как ты посмел?! Пошел вон отсюда! – завизжала Инга.

Кажется, она возмущена не меньше, чем Настя. И сила в ней вдруг взыграла – она играючи оттолкнула от себя Алексея, и тот, пряча от Насти лицо, скатился на пол. Его рубашка висела на резной спинке стула, на самом краешке; он схватил ее, опоясался и, не поднимая головы, выбежал из спальни.

– Тварь! – крикнула ему вслед Инга. – Убирайся отсюда, чтобы я тебя больше в доме не видела!

Она сидела на кровати, подобрав под себя голые ноги, одной рукой закрывала обнаженную грудь, другой метала молнии в его сторону.

– Тебя на части порвут, козел!.. Нет, но ты видела, какая сволочь! – в праведном гневе уставилась она на Настю.

Но та ответила ей укоризненным взглядом.

– Видела. И тебя видела. И его.

– Да я спала, понимаешь!.. Ты же прогнала его, а он ко мне, ему же весело после свадьбы... – Но и в глазах Инги стоял укор. – Ты невеста, и ты его прогнала. А мне за тебя шампанское пить пришлось. А от шампанского я быстро пьянею. И в сон клонит. Ушла в спальню, снится мне, что Кирилл ко мне пристает, обрадовалась, раздвинулась. А потом ты закричала.

– Я не кричала, – уточнила Настя. – Я просто спросила.

– Так просто, что я проснулась. Смотрю, а на мне этот козел качается!.. Вот и как мне теперь быть?

– Не знаю, – пожала плечами Настя.

Она не ревновала мужа. И, в принципе, ей все равно, что он залез на Ингу. Другой вопрос, как мачеха себя после всего этого чувствует? Ведь он фактически опозорил ее. И Настю, кстати говоря, тоже.

– И я не знаю. Со мной это впервые, – пальцами взлохматив на голове волосы, чуть не плача, выдохнула Инга. – То есть было. Но с твоим отцом. Из ресторана пришли, я спать легла, просыпаюсь, а он уже на мне. Думаю, подробности тебе неинтересны.

– Правильно думаешь.

– Вот и сейчас так же. Думала, что Кирилл, а оказалось... Если бы ты знала, девочка, как я соскучилась по твоему отцу.

– Я тоже по нему скучаю.

– Бедные мы, бедные... И еще этот козел. И тебя обидел, и меня. Ты не стой, в ногах правды нет, ко мне иди. Ложись. Я тебя укрою, обниму. Что ты сирота, что я, – тихонько всхлипнула Инга.

– Обнимешь? – задумалась Настя.

Инга была пьяна. Может, потому и потянуло ее на развлечения. А тут Алексей под боком... Может, и не спала она, как уверяла. Может, врет, пытается выкрутиться. И Настю к себе приглашает, чтобы хоть как-то утолить свою разбуженную страсть. Бывает же такое, что женщина с женщиной. Особенно по пьяному делу.

Сейчас Инга обнимет ее, начнет ласкать. С одной стороны, это интересно, но с другой – просто отвратительно. А есть еще и третий момент. Если у Инги нездоровые наклонности, то сейчас они проявятся, и станет ясно, что в ней резвятся черти. Значит, она сама совратила Алексея. Значит, она шлюха. А вырваться Настя всегда успеет.

– Легонько обниму, – кивнула Инга. – Как сестру. Или не хочешь?

– Не знаю.

Настя легла в постель, Инга накрыла ее легким одеялом, пальцами нежно провела по животу.

– Тебе хорошо, у тебя ребенок будет, – снова всхлипнула она. – У тебя есть будущее, а у меня... У меня только память о прошлом. Память о твоем отце. Сухая память.

– Почему сухая?

– Потому что ребенка его потеряла. Ребенок – это живая память, а без ребенка память быстро усохнет. Этого я и боюсь. Потеряла я ребенка. И найти не смогу. Потому что нельзя. Потому что Кирилл поставил мне условие. Я его, конечно, понимаю, но так тоскливо иногда становится, что хоть волком вой, – тяжко вздохнула Инга.

Ее рука покоилась у Насти на животе. Мягко лежала, совсем не тяжело, но бесчувственно. Похоже, Инга совсем забыла о ней.

– А страшно становится из-за таких скотов, как твой Леша. Я же не хотела, он сам ко мне вломился. И наказать я его не могу.

– Почему?

– А потому что шум поднимется. Все узнают, что я спала с ним. А кто разбираться будет, как это все случилось, кто виноват? Никому это не интересно. Зато на каждом углу кричать будут, что я ребенка зачать пыталась. Вопреки воле покойного мужа. Ну, может, и не на каждом углу, но все же. И ты меня в измене обвинишь. Ты же, считай, душеприказчица своего отца, ты можешь начать процесс. И останусь я с голой памятью.

– Не останешься. И не начну я процесс. Потому что знаю, как все было, – мотнула головой Настя.

Инга мягко провела рукой по ее животу, ладонь скользнула вниз, к бедру, но там и замерла.

– Ты у меня умница, никто меня не понимает так, как ты. Но люди злые, и они такой шум поднимут, что хоть на улицу не выходи. А если я делами заниматься не стану, то совсем с тоски загнусь.

– Не поднимут. Мы никому ничего не скажем.

– Леша твой скажет. Мы его из дома выгоним, с должности снимем, и тогда он примется сочинять небылицы. Поверь, я знаю эту породу людей. Тихие они с виду, но такие черти в них водятся, что святых выноси.

– Мы по-умному поступили. Пусть живет с нами, пусть работает. Только я его к себе и на пушечный выстрел не подпущу.

– Не любишь ты его, – скорее утверждая, чем спрашивая, отозвалась Инга.

– Думала, что стерпится. Может, и стерпится. Но не слюбится.

– Жаль, что я его тебе навязала. Никогда себе этого не прощу.

– Наоборот, все хорошо. Он теперь виноватым себя передо мной чувствовать будет. Теперь я могу с полным правом не пускать его к себе.