Анатолий Афанасьев - Между ночью и днем

— Не волнуйтесь, мы ее опечатали.

Подполковник Артамонов и Петр Петрович с любопытством вслушивались в беседу, алкоголик Кеша, который за обедом похлебал постных щец, безмятежно спал. Обстановка мирная, доверительная. Солнышко в окне.

— Заявление будете делать? — спросил следователь.

— Зачем? Вы же не будете их ловить.

Следователь расслабился, отложил блокнотик. Улыбнулся хорошей улыбкой человека, у которого главное богатство в жизни — добрый нрав.

— Честно говоря, ловить действительно некому. Нас же двое в отделе. Еле успеваем убийства регистрировать.

— Понимаю.

— Но все же, бывает, и ловим. Вот если, к примеру, у вас какие-нибудь приметные вещи взяли… Ладно, я еще загляну денька через два, если будут новости.

После его ухода я пошел звонить. Кое-как натянул синюю хлопчатобумажную рубаху и влез в тренировочные штаны. Вот еще одна маленькая загадка, которую хотелось бы поскорее решить. Кто меня одевал? Помнится, когда мы дрались, я был в чем мать родила.

По длинному больничному коридору, заставленному кроватями, напоминавшему полевой лазарет, я брел долго, как столетний старец, опасающийся, что при неосторожном движении из него все высыплется. Переломанные ребра прижимал локтями и делал мелкие шажки, глядя под ноги. Задержался на минутку у столика дежурной сестры. За столиком сидела симпатичная девчушка и что-то писала в журнал.

— К телефону я правильно иду? — спросил я.

— Правильно, правильно, — отозвалась сестра, не поднимая головы.

— А далеко еще?

— Вы же видите, больной, я занята.

Коробка телефона висела в закутке для курения, у подоконника стояли двое мужчин, судя по виду, недавно вернувшиеся из боя. Один с подвязанной рукой и на костылях, у второго голова замотана грязноватыми бинтами так, что наружу торчал только глаз и кончик носа. Когда он затягивался, дым окутывал всю его голову ровным серым облаком.

У меня был всего один жетон, который я занял у Артамонова. Сначала я позвонил в мастерскую, но там никто не ответил, затем набрал домашний номер Зураба. Милый товарищ искренне обрадовался, что я жив. Позавчера они с Петровым заезжали ко мне домой, увидели опечатанную дверь. Были в милиции, но там с ними вообще не стали разговаривать. Правда, пригрозили кутузкой, если будут нарываться. Съездили в контору к Огонькову, и тот велел им сидеть тихо по домам до его распоряжения. Обещал, что сам наведет справки. Работа накрылась, Петров в клинче, вот все новости. Но это все ерунда по сравнению с тем, что я обнаружился живой.

— Почти живой, — уточнил я. — Но это не телефонный разговор.

Я попросил Зураба позвонить родителям и сказать, что я в командировке.

— Я к тебе сейчас приеду, — заторопился Зураб. — Говори адрес.

— Лучше завтра…

Я перечислил все, что надо привезти: зубную щетку, пасту, пожрать… немного деньжат. После паузы Зураб спросил:

— Как думаешь, Саня, хана проекту, да?

— Необязательно. Привези еще жетонов для автомата. И курево.

— До завтра, Саня, держись, брат!

Пока я звонил, Кеше соорудили капельницу, он чуть порозовел, но выражение лица сохранял такое, словно его посадили на электрический стул, куда с минуты на минуту подадут ток. На кровати Петра Петровича сидела пожилая женщина в нарядном летнем платье. Подполковник читал детектив. Посмотрел на меня поверх страниц.

— Подымим?

В туалете я устроился на стуле, а он остался стоять.

— Может, по глоточку? — предложил подполковник. — У меня есть.

— Боюсь. Голова какая-то чумная.

— Тогда не надо. Не догадываешься, кто тебя уделал?

— Догадываюсь.

— Я так и понял.

Ближе к ночи заглянула дежурная медсестра и раздала всем, кто хотел, по таблетке анальгина. Оживший Кеша Самойлов (на ужин он съел тарелку лапши и выпил кружек пять чая с печеньем и сыром, которым его угощал Артамонов) попросил снотворного.

— У меня бессонница! — гордо объявил он.

Сестра, пожилая дама, отщипнула от облатки две крохотные синие таблетки.

— Что это? — подозрительно спросил Кеша.

— Пей, хуже не будет.

— Попозже выпью…

Засыпала палата под горестные причитания Кеши, который, обращаясь неизвестно к кому, последовательно перечислял грехи твари: а) до сих пор не принесла передачу; б) пыталась убить ночным горшком; в) отравила вместе с врачом; г) никогда не любила; д) ноги волосатые…

Утром пришла Катя. Я дремал после завтрака и во сне попытался стряхнуть ползущую по груди крыску, но она не стряхивалась. Открыл глаза и увидел Катю. Но не сразу ее признал. Лицо осунувшееся, с ввалившимися огромными очами, светящимися тьмой. Кроме перламутрового синяка под глазом, широкая ссадина на лбу и исцарапанный подбородок. Счастливая улыбка.

— Давай поцелуемся, — предложил я. Катя нагнулась, ее губы прижались к моим. Этот поцелуй вернул мне душевное равновесие.

— Тебя что же, опять били?

— Еще как! Эти вообще были какие-то зверята.

— Не повезло тебе со мной, да?

— Почему?

— Как же, ни дня без колотушек.

— Ну, тебе тоже досталось.

Все эти дни, пока я недужил, мне так много хотелось ей сказать, но сейчас, когда она уже была рядом, можно было и помолчать. Она и так все понимала. Может быть, это была первая женщина в моей жизни, с которой не надо было притворяться. Конечно, это сулило впереди большие неудобства.

— Как ты нашла меня?

— По телефону.

— Ага, — кивнул я глубокомысленно, хотя ничего не понял. — Расскажи поподробнее.

— Про что?

— Как все было.

— Лучше потом, ладно? — Она встала с кровати и начала разбирать спортивную сумку, набитую под завязку. Боже мой, чего только она не притащила! Банки с соками, фрукты, сигареты, свертки с едой, кастрюльки, аккуратно упакованные туалетные принадлежности, махровое полотенце, домашние тапочки, книги и, как венец всего, пузатая бутылка армянского коньяка. Через минуту кровать и тумбочка были завалены так, словно сюда поместился коммерческий ларек.

— Ты с ума сошла, — сказал я. — Давай все упаковывай обратно.

Ее лицо светилось, все царапины празднично лиловели.

— Смотри, Саша, вот мед, орехи, курага, изюм. Все помытое. Курица еще горячая. Давай прямо сейчас покушаешь. Мама в духовке запекла. Ой, вкуснятина!

Как я ни противился, чуть ли не силком скормила мне полкурицы и бульону заставила выпить. Оттрапезничав, я взял ее за руку и увел в туалет якобы покурить. Там, защелкнув задвижку, попытался к ней приласкаться, но ничего у меня не вышло. Стоило мне чуть-чуть резче дернуться, как в башке вспыхивал оранжевый туман.

— Ну не расстраивайся, — сказала Катя, — Что мы, не потерпим, что ли?

— Послушай, пора тебе домой.

— Я тебе надоела?

— Не валяй дурака. Здесь все-таки больница.