Шерриер Кристиан - Не говорите ему о цветах

Я пришел на вокзал, взял чемодан из камеры хранения и купил билет второго класса до Парижа. Я прибыл туда вечером и провел ночь во второразрядном отеле. Помню, что мой номер был оклеен обоями в цветочек, которые отставали у умывальника. Я даже пытался их приклеить, но они, конечно, сразу отвалились, и я отказался от своей затеи. Вероятно, всему виной была сырость. На следующий день я пошел на восточный вокзал и взял билет до Гейдельберга. Урсула часто упоминала этот город, казалось, она хорошо его знает. Возможно, там она и жила.

Только что прибыв, я был поражен красотой этого места. Это был город Урсулы, он был романтичный, как она сама. Я снял комнату в старом отеле. Из моего окна виднелся древний замок, который возвышался над холмом и виден был почти из любой точки города.

Я долго искал Урсулу, всю осень и потом всю зиму. Иногда мне казалось, что я ее нашел. Я бросался, увидев белокурую девушку. Но увы! Это была только похожая на нее. Я все время был начеку. Целыми днями бродил по улицам, заходил в магазины, надеясь что она вот-вот появится. Но мне оставалось лишь вздрагивать, когда вдали появлялась юная блондинка. Мое небольшое состояние начало таять, хотя я и не делал крупных расходов. Наступил день, когда я оказался перед дилеммой: вернуться во Францию или остаться здесь и зарабатывать себе на жизнь. Я предпочел остаться в Гейдельберге, ведь я поклялся найти Урсулу. У меня были трудности с языком, пришлось записаться на курсы для иностранцев, где я быстро достиг успеха в изучении немецкого.

Мне удалось устроиться на работу к садовнику, и я получал двадцать марок в день. На моем попечении были три оранжереи, наполненные цветами. Работа оказалась совсем несложной: следить за температурой, отоплением, поддерживать определенную влажность и другие мелкие поручения. Должен сказать, что я хорошо справлялся со своими обязанностями, и хозяин был мной доволен. Целые дни я сидел в кресле среди цветущего и благоухающего сада, мне было хорошо и спокойно. Я даже завел друга, сына хозяина, который, как и я некогда, изучал математику. Мы часто проводили вместе вечера. За кружкой пива мы рассуждали о выводах уравнений и спорили о трудах Бурбаки.

Однажды вечером хозяйский сын пригласил меня в кабачок, который назывался «Торкелькеллер». Мы сели напротив небольшой сцены, где выступали эквилибристы, факиры и танцовщицы, смотрели представление и попивали пиво. После небольшого перерыва в концертной программе на сцену вышла девушка с обнаженной грудью и аккордеоном в руках. Она прислонила инструмент к груди и начала тихонько наигрывать. Я смотрел то на нее, то на блистающий никелем и позолотой аккордеон. На нем крупными буквами было написано: «HOHNER TROSSINGEN». Я повторял про себя это слово: Троссинген.

И внезапно моя память услужливо подсказала: БЕНЗИНГ. ХАНДСШУМАХЕР. ТРОССИНГЕН. Эту надпись я прочел на перчатке, оставленной на клавишах, на перчатке, которую я в какой-то момент принял за отрезанную кисть, — она источала сухой запах пыли, ветхих книг в старинных библиотеках. Я спросил у своего приятеля, где расположен Троссинген. Он ответил, что в этом городе находится очень известная фабрика по производству губных гармошек и аккордеонов самой высшей марки «HOHNEP». Город этот расположен в Вюртемберге, недалеко от Штутгарта и озера Констанс. Я легко отыскал его на карте.

Два дня спустя я был уже в Троссингене. Я долго бродил по гулким и звонким улицам, вдоль здания фабрики музыкальных инструментов и пришел в центр города. Я попал в живописный парк с зелеными лужайками и вековыми елями. Мои легкие наполнялись живительным и пьянящим воздухом. Мне казалось, что я заново родился. Душу переполняли желания, и я был уверен, что они исполнятся. Девушка моей мечты жила здесь, это твердое убеждение окрепло в моей душе. Конечно, она должна была быть здесь, среди этих высоких холмов!

Урсула! Я столько раз произносил это имя за мою долгую одинокую зиму, что оно стало для меня талисманом, далекой и светлой мечтой. Странное дело! Сейчас я не мог вспомнить ее лица. Я видел красивый разрез глаз, подбородок, губы, спокойный высокий лоб и сами глаза, подобные водяной пыли синего океана, но я не мог соединить это все воедино. Я даже разозлился. Без конца вспоминал, извлекал из своей памяти новые штрихи ее портрета, но вырисовывался только смутный силуэт. Призрачная мечта!

Весь день я бродил в поисках Урсулы. Заходил во все кафе и темные мрачные погребки, где за круглым столом сидели ветераны войны и вспоминали времена своей фронтовой юности. Я забрел в протестантский кафедральный собор, пустой и печальный, где единственным украшением было распятие на белой стене, и в огромной дубовой раме перечислены псалмы, предназначавшиеся для будущей службы.

Наступил вечер. Мир окрасился в золото и пурпур. Я шел по центральной аллее городского сада, дошел до лужайки с огромной клумбой в центре и устало сел на скамью. Кроваво-красные цветы так гармонировали с пожаром небес! Кто-то играл на органе в кафедральном соборе, и торжественная и печальная музыка проникала в сад. С приходом вечера все вокруг наполнилось необъяснимым волнением. Со всех сторон таинственные голоса нашептывали мне: Урсула, Урсула… У меня нестерпимо болела голова, и в висках стучало. Мне казалось, что маленькое черное чудовище скрючилось под одеждой у меня на груди, и время от времени его цепкая лапа впивалась в мой мозг. Огромные черные покрывала колыхались перед лицом, иногда они расступались, и я видел мрачный поток, несущий в своих волнах белые трупы. В карканьи ворон мне слышалось лишь одно слово: смерть. Это страшное слово парило над землей, угадывалось в шелесте крон деревьев и тысячекратно повторялось тучей черных птиц, летящих к горизонту.

Я не мог больше этого выносить; мой череп раскалывался. Я упал на колени, лицом уткнувшись в цветы. И постепенно приступ прошел, как будто лепестки и тычинки прогнали мрачную армию теней. Щеки мои были мокрыми — я плакал! Я поднялся и сел на ту же скамью, раздумывая, что мне теперь делать.

На скамейке лежала забытая газета. Я принялся ее машинально перелистывать, и вдруг на одной из страниц мне в глаза бросилась фотография Урсулы. Это было настолько неожиданно, что я не поверил. Я закрыл газету и принялся просматривать ее с первой страницы. Передовая была посвящена политическому обзору отношений Германии с другими странами. Глаза поверхностно скользили по строкам. Я бросил читать и снова стал листать газету. И опять увидел Урсулу. Она была сфотографирована в длинном белом платье, которое я так хорошо знал, — оно открывало ее дивные плечи и позволяло разглядеть выемку груди. На фотографии у Урсулы был слегка испуганный вид, и я вспомнил другой снимок, который когда-то сделал югославский фотограф. Я хранил его, как драгоценность. Под фотографией была подпись: «Троссинген, 15 апреля. Мы счастливы объявить нашим согражданам о помолвке фрейлен Урсулы фон Герренталь с графом Карлом фон Леибевич. Церемония состоится сегодня вечером в фамильном замке». Было как раз 15 апреля. Этим вечером Урсула должна была стать невестой.