Анатоль Имерманис - «Тобаго» меняет курс. Три дня в Криспорте. «24-25» не возвращается

— А не позавтракать ли нам вместе? — радушно предлагает Тайминь и тянется к кофейнику.

— Не стану же я отравлять себя кофеином, — с неподдельным возмущением отклоняет угощение Смэш и, словно опасаясь, что никто не станет его упрашивать, наливает себе в чашку изрядную порцию спиртного. — Я всегда утверждал, что водочка с утра куда полезней, чем простокваша на ночь…

— Певица, наверно, тоже вас угостила? — отпивая понемногу горячий кофе, спрашивает Тайминь хрипловатым голосом.

— Да разве в наше время женщины на это способны? — морщится Смэш. — Все лишь бы себе! Потому и хожу в старых холостяках…

Большего из него не выудишь никакими хитрыми вопросами. Значит, Крелле тоже находится в этом доме. Но в каком качестве — пленницы или врага?

Смэша вызывает человека со шрамом на щеке. Вскоре после их ухода дверь снова открывается. Смэш впускает Венстрата.

— Вы? Каким образом? — Тайминю это кажется подозрительным.

— Примерно тем же, что и вы. Меня насильно втолкнули в машину, завязали глаза и привезли сюда. Они считают, что я самый подходящий человек для переговоров с вами. Вначале протестовал, но потом понял, что только так могу спасти Элеонору… Ей грозит страшная опасность! Какой талант! У меня были грандиозные замыслы!.. И теперь все рухнуло! — Продолжая разыгрывать из себя импрессарио Элеоноры Крелле, Венстрат возмущенно ходит по комнате. — Она совершенно потеряла голову, увидев вас! Разве можно петь такие песни?! А тут еще вмешиваетесь вы, человек, прибывший из-за «железного занавеса». Одному вы так мастерски двинули по зубам, что он до сих пор не отойдет никак… — Венстрат не замечает, как с лексикона импрессарио уже перешел на привычный ему жаргон ресторанного вышибалы. — Одним словом, кое-какие круги считают это вмешательством во внутренние дела нашего государства.

— Я полагаю, этим должна заниматься полиция, — заявляет Тайминь.

— У нас полиция политикой не занимается. — Венстрат подготовлен к такому повороту. — Люди, занимающие более солидное положение, дали мне понять, что Крелле, как агенту Москвы, грозят очень крупные неприятности. — Венстрат опасливо поглядывает на часы. — Мне разрешили поговорить с вами всего пять минут. За это время мы должны с вами договориться.

— Какая глупость! Она такой же агент, как я!

— Ну, не скажите, господин Тайминь! — Венстрат достает из кармана сигару. Откусив и сплюнув кончик, он закуривает. — Давайте посмотрим, что получается. В Криспорт в один и тот же день прибываете и вы и Крелле. Более того, ни днем раньше, ни днем позже объявляют забастовку лоцманы. В тот же самый вечер она в публичном месте занимается подстрекательством зрителей, а вы пускаете в ход кулаки. Попробуйте-ка кого-нибудь уговорить, что все это — случайное совпадение!..

Конечно, обвинение — дело знатоков. Как бы оно ни было абсурдно, раздутое газетной шумихой, оно может заставить задуматься кого угодно. Достаточно вспомнить вчерашнюю статью в экстренном выпуске «Курьера Криспорта».

— Что же я должен делать?

— Во всем положиться на меня. — Венстрат радостно возбужден. — Я совершенно нейтральное лицо. Для меня важно одно — как можно скорее выручить Элеонору Крелле. Если она сегодня не выступит в театре, неустойка за нарушение контракта разорит меня в пух и прах.

— И как вы себе это представляете?

— Они требуют, чтобы вы во всем признались.

— Ясно! — цедит сквозь зубы Тайминь. — Текст, надо полагать, уже составлен, и мне остается лишь подписать его.

— Да, да, — достает из кармана бумагу Венстрат. — Они просили дать вам почитать. Как только подпишете, Элеонору сразу освободят. Конечно, и вас тоже. Вам будет предоставлена денежная сумма, достаточная вам обоим до гробовой доски. Там хватит и на то, чтобы организовать Элеоноре гастрольное турне. Она давно мечтает о том, чтобы выступить в Париже, Лондоне, Москве. Какой талант! В нашей стране не умеют ценить больших артистов.

Тайминь вырывает листок из рук Венстрата.

— Так, так, — бормочет он. — Я должен заявить, что прибыл в Криспорт для руководства забастовкой лоцманов и организации беспорядков…

— Конечно, не по своей воле, — бархатным голосом замечает Венстрат. — Там сказано, что вы взяли на себя эту миссию лишь затем, чтобы вырваться из красного рая.

— Это же гнусная ложь!

— Разумеется, ложь, — поспешно соглашается Венстрат. — Возмутительнейший шантаж! Но что мешает вам в борьбе воспользоваться тем же оружием? — Венстрат боязливо озирается и переходит на шепот: — Подпишете, прикарманите денежки, а потом, когда Элеонора и вы будете в безопасности, заявите, что эта подпись — результат насилия над вами, так сказать, вырвана под дулом пистолета. Я готов выступить в качестве свидетеля.

— Никогда!

Венстрат прикидывается глубоко огорченным человеком.

— Что ж, в таком случае больше не будем об этом говорить. — Он берет из рук Тайминя помятый листок и делает вид, будто намерен его порвать. — Но вы подумали, на какие страдания обрекаете Элеонору? Подумали, какой страшной ценой она заплатит за вашу принципиальность? — Голос Венстрата даже срывается от сочувствия.

В этом драматическом месте разговор прерывает Смэш. Просунув голову в дверь, он строго объявляет:

— Пять минут кончились!

Эту заученную фразу Смэш пытается прорычать как можно злее. Строгий страж как-никак. Недопитая бутылка на передвижном столике притягивает его как магнит. Заплетающимися ногами Смэш делает несколько шагов вперед, но, встретясь глазами с Венстратом, пятится назад.

— Мы с господином Тайминем еще не закончили разговор. — Венстрат пытается придать голосу просительную интонацию. — Попрошу еще пять минут.

— Слушаюсь, шеф! — Смэш успел так налакаться, что уже потерял контроль над тем, что говорит. Зуботычина Венстрата помогает ему осознать величину допущенной ошибки. — Слушаюсь, господин Венстрат! — потирая подбородок, подымается Смэш и исчезает за дверью.

Тайминь горько усмехается.

— Разыграли представление хоть куда! Вы, значит, импрессарио, Элеонора — несчастная жертва террора. А я теперь должен изображать агента Кремля. Можете сказать режиссерам, что они дали промашку при выборе актеров. Интересно, сколько заплатили Элеоноре за то, что она помогла заманить меня в ловушку?

— Ей? — Венстрат обескуражен своим преждевременным разоблачением. — Неужели вы допускаете, что я мог довериться такой дуре? Достаточно было показать контракт, и она уже вообразила, что ей позволят каждый вечер выступать в «Хрустале»! Максимум, на что она, может, и способна, так это соблазнить матроса, заглянувшего к «Веселому дельфину». Певица третьеразрядного портового кабака — вот ее амплуа! — Венстрат в сердцах сплевывает.