Анна Владимирская - Предчувствие смерти

— Мы с тобой, Веруня, — за чаем она легко перешла с соседями на «ты», — вроде одного роста, и цвет волос похож, только я крашуся, а ты вроде натуральная. И старше ты меня, и дети у тебя уже взрослые. А выглядишь как девчонка! В чем секрет? Может, жизнь у тебя легкая?

— Вот это уж вряд ли. — Вера открыла дверь для назойливой гостьи, желая поскорей остаться со своей семьей.

— Я еще к тебе загляну! Ты не против? А то пошли вместе на пляж, попляжимся?

— Мы только приехали, еще много дел, — отмахнулась от нее Вера, подумав про себя: «Спасибо большое, я твоим обществом уже сыта».

«Такая тихая южная ночь, спал бы и спал. Но подушка горячая, как ее ни поверни. И тишина. Не могу к ней привыкнуть. Сна нет. Только глаза закроешь, как начинается мелькание, со всех сторон тянутся руки, хватают и куда-то швыряют, падаешь и падаешь, и так без конца. От страха что-то ворочается и дергается в животе».

Он сел в темноте, понимая, что заснуть не удастся.

«Ну вот, опять проблемы. От кого угодно этого можно было ожидать, только не от нее. Так все спокойно было, так хорошо… Все получилось. А теперь? Неужели она заставит кого-нибудь задуматься? Как некстати. Неуютно, страшно. Не хочется, чтобы это закончилось».

«Она давно всем надоедала своими разговорами о “голосах”. Просто никто ее всерьез не воспринимал: ну подумаешь, всякое может прийти в голову пожилому человеку. Только посмеивались над ней все, да и ты тоже».

«Да, потому что знаю, что такое голоса. Никто больше не имеет права… Хотя рано или поздно это бы произошло. Она упрямая, достала бы всех своими рассказами. И что тогда, все твои усилия псу под хвост? Прощай, спокойная вымечтанная жизнь? Комфорт, на который ты имеешь больше прав, чем кто-нибудь другой? Ты знаешь, что нужно делать».

«Нет, не могу. Жалко ее».

«Можешь. Ту, другую, ты тоже жалел. Но недолго. Стоило ей бросить на тебя один косой взгляд — и все».

«Там все иначе. Она была слишком опасна, долго ей возле меня прожить не удалось бы. И потом, ее следовало наказать за ее выбор. И я наказал».

«Ну что ж, твоя совесть выдержит еще одну необходимость наказать».

«Скорее, избавить от страданий старения. Да, да… Пусть не мучается. Она это заслужила».

«Вот и отлично. Она любит на рассвете поплавать, это все знают. И все знают, что самых хороших пловцов иногда хватают судороги. Вот тебе и несчастный случай».

Руки больше не тянулись и не хватали. Исчезли и мелькающие перед глазами картинки, которые не успеваешь разглядеть и только вздрагиваешь. Наступил покой.

С чем сравнить первое утро в Крыму? Все пять чувств трепещут и перестраиваются. Особенный праздник у обоняния. Нос будто прочистили, он начинает слышать, чуять, внюхиваться в запахи, вся душа испытывает сладостное томление. Разве можно обычным носом учуять одновременно аромат моря и умопомрачительный запах торговой палатки с узбекскими продолговатыми тяжелыми дынями? И сквозь этот дынный, почти эротический густой дух расслышать наступательную ноту кофе по-восточному из открытых кофеен! Дивный мир запахов первым поражает северное обоняние, берет скучного горожанина в сладкий южный плен, да так, что только равнодушный или уж вовсе ненормальный может уехать отсюда без горького сожаления.

Мир запахов Вера воспринимала как некое особое пространство. Была уверена: именно запахи особенно тонко связаны с человеческим телом, с работой интуиции, памяти и воображения. Запах — это некий подвижный пограничный слой между человеческой душой и внешней средой. И хотя отец психоанализа дедушка Фрейд считал, что чувствительность к запахам — атавизм, симптом заторможенности в психическом развитии, но помилуйте, не во всем же соглашаться с мировым светилом! «Нос, — любила говорить доктор Лученко своим практикантам, — попросту говоря, старше зрения. Когда мы с вами были амебами и лениво плавали в первобытном море, глаз у нас, сами понимаете, еще не было. Мельчайшие молекулы разных веществ и существ, попадая в то, что заменяло нам нос, сообщали информацию о съедобности или несъедобности наших собратьев и обо всем новом и важном для нашей жизни».

Но вот к древнему обонянию подключается зрение. Краски юга так полноценны, богаты и насыщенны, точно каждый цвет родился только здесь и сейчас. Синее небо, бирюзовое море, жгучий желтый песок, нежнорозовые креветки… Что-то случается с обыкновенным человеческим глазом. Он перестает вдруг видеть только серенькое или черненькое, как видел у себя дома, в городе, он начинает различать весь спектр.

Насладив нос и глаз, Крым принимается прочищать ухо. Он вливает в полуглухие городские ушные раковины курортников неведомые звуки. Они теперь слышат всхлипы волн, вскрики чаек, басы пароходов. Даже приевшаяся попса становится музыкой, что уж говорить о настоящей музыке! Здесь даже какая-нибудь обычная гитарная импровизация Пако де Лусии, льющаяся из открытых дверей гостиничной веранды, кажется почти божественной гармонией. Пожалуй, Моцарта или Шопена в Крыму лучше не слушать. Душа может не выдержать такого блаженства.

Все эти мысли мелькали в голове, словно пестрые бабочки, пока мать семейства готовила завтрак для себя и ребят, стараясь отодвинуть необходимость будить их и звать к столу. Пусть поспят подольше.

Затем начался первый курортный день с радостными сборами на пляж, прогулкой по набережной, поисками удобного места и, наконец, первым восторгом погружения в морскую прохладу, переходящим в неспешное ленивое блаженство под тентом, на топчанах.

Вера разглядывала пляжников и пляжниц и впервые в этом году открывала такой понятный мир телесной наготы. На морском пляже царила мода на человека обнаженного. Тонкие полоски ткани, прикрывающие все, что надо прикрывать у мужчин и женщин, фактически больше обнажали, чем прятали. Вера посмотрела на Ольгу материнским глазом. Вместо ожидаемого бикини она увидела минус-бикини: четыре треугольничка лимонной кислотной расцветки, два на бюстгальтере, два на трусиках. После намокания эти миниатюрные треугольники становились почти прозрачными. Вера вздохнула. Впрочем, оглядевшись по сторонам, она поняла, что все раздеты точно так же. Самое смешное, что даже толстяки и толстушки были открыты в той же степени, что и худосочные и дистрофичные. «Да здравствует тело!» — мысленно проскандировала Вера, критически оглядывая свой слишком закрытый, как ей теперь казалось, купальник.

Слегка очумевшие от солнца, киевляне вернулись домой перекусить. Обед плавно перешел в послеобеденный отдых. Дети, не очень-то церемонясь, сразу уединились в своей комнате, Вера прилегла было с книгой, но тут же провалилась в душный полуобморочный сон. Мозг, утомленный обилием впечатлений, просто отключил сознание. Но и во сне Вера радовалась долгожданному югу, покою и морю. Море шумело в снах, накатывало брызжущим валом и с плеском откатывалось.