Анатолий Афанасьев - Одиночество героя

Через полчаса я отбыл восвояси, Герасим Юрьевич вышел меня проводить. Купил в палатке пива, уселись в машину. Покурили в холодке. К окошкам подтянулось тихое московское утро, наполненное приторной истомой от перебродившего за ночь смога.

Полковник предложил такой вариант. Как только бандюки объявятся, я условлюсь о встрече, пообещаю отдать деньги. Перезвоню ему. На встречу пойдем вместе. За сегодня завтра он наведет кое-какие справки.

— Каким образом?

— Ты же назвал имена — Щука, Шалва. Хватит для разговора.

— Пока будешь собирать информацию, что они сделают с девушкой?

Полковник запрокинул голову и вылил в себя сразу половину бутылки. Ладонью отер усы. Ему было хорошо.

— С девушкой у тебя навязчивая идея. Хотелось бы на нее взглянуть.

— Ничего особенного. Худенькая, как спичка. У меня такое чувство, будто она из-за меня пострадала.

— Не волнуйся, ее не тронут, пока не получат должок.

— Не вижу связи.

— Ты не видишь, а я вижу… Все-таки признайся, Вань, ты ее… это?..

— Нет, — сказал я гордо. — Хотя она предлагала.

— Почему же отказался?

— Не знаю. Может, староват для нее.

Полковник допил пиво.

— Запомни, Иван. Мужчина не бывает старым. Убитым бывает иногда, но не старым. Я не верю в старость.

— Когда подопрет, поверишь, — пробурчал я.

Через день утром позвонил то ли Сереня, то ли Вован.

— Узнал, дядя?

— Да узнал.

В трубке гогот, рычание, а может быть, и блевание.

— Бабки приготовил?

— У меня маленькое условие.

— Чего?

Накануне вечером я разговаривал по телефону с Герасимом Юрьевичем. Он собрал кое-какую информацию. В нашем районе действительно функционирует банда некоего Щуки. В ней человек тридцать — сборная солянка: несколько уголовников, афганцы, неоперившаяся московская шпана, студенты. Банда из созревающих: большого веса не набрала, но уже имеет некоторое влияние. Род занятий — девочки, наркота. Но без размаха. Вывод Герасима Юрьевича такой: ничего серьезного, надавить можно, но только осторожно.

— Повторяю, — сказал Герасим Юрьевич, — лучше всего отдать им полтора куска. Деньги не очень большие, зато вони не будет. И тебе, Иван, хороший урок: не якшайся с отребьем.

— Для тебя небольшие, а для меня целое состояние. Оленька вторые сутки домой не приходит. Я же волнуюсь.

После этого Герасим Юрьевич прекратил разговор, подтвердив, впрочем, что, как только я с бандюками договорюсь о встрече, он тут же примчится на подмогу.

— Условие такое, — повторил я Серене-Вовану. — Деньги получите в обмен на девушку. Вы мне девушку, я вам — бабки.

Подумав, Вован-Сереня строго спросил:

— Ты чего, дядя Вань, охренел совсем?

— Почему?

— При чем тут телка и при чем тут бабки? Как одно с другим-то соединилось?

Судя по глубокомысленности рассуждения, Вован-Сереня, вероятно, представлял студенческую категорию банды.

— Как хочешь, так и думай, — сказал я. — Но девушку предоставь. Могу за нее полтинник накинуть.

— Заторчал на ней, что ли?

— А что, нельзя?

— Почему нельзя? Все можно. В свободном мире живем. Только отстегивай. Но почему именно ее? У нас выбор большой. Есть получше. Армяночку хочешь, малолетку? Всего за полторы сотни. Пальчики оближешь, дядя!

— Нет, ее… И еще. Мне нужно потолковать со Щукой.

Короткое молчание.

— Про Щуку откуда знаешь? А-а, понятно. У Олюшки длинный язычок. Ничего, укоротим.

— Если укоротите, сделка расторгается.Голосом как будто с того света Сереня-Вован оповестил:

— Ты не прав, дядя Вань. Деньги вернешь при любом раскладе. Даже не рыпайся. Беду накличешь.

— У меня к Щуке деловое предложение.

— Пойми ты, дурья башка, — Вован-Сереня искренне пытался меня усовестить. — Если с каждым засранцем Леонид Григорьевич будут самолично встречаться, где ему время взять? Мы же не в бирюльки играем.

— У меня хорошее предложение, — заупрямился я. — Взаимовыгодное.

— Под крутяка закосил? Ну-ну. Не ошибись только. Хорошо, сообщу твою просьбу Леониду Григорьевичу. Жди у телефона, никуда не отходи.

Я ждал двадцать пять минут. За это время пересчитал свои сбережения, скопленные за три года тяжких трудов. Одна тысяча восемьсот шестьдесят баксов и три тысячи в отечественной валюте. Не густо, но у большинства и того нет. Даже близко к тому нет. Я уже решил, что справлюсь с проблемой сам. Без помощи полковника. Отдам деньги и выкуплю девушку… Когда-то ведь надо совершить в жизни хоть один благородный поступок.

Обойдемся на сей раз без крови. В конце концов, бандюки такие же люди, как и мы, порождение лукавого ума и Божьего предначертания. Разве их вина, что им на долю выпал исторический пересменок. Денег жалко, это да. Хотел не только аккумулятор, всю машину обновить. Перебьюсь. Главное, сыновья пока ни в чем не нуждаются, Лялькин фирмач их холит и нежит, так что руки у меня развязаны.

Перезвонил Вован-Сереня и сообщил, что Леонид Григорьевич согласен встретиться. Место встречи: бистро «Куколка» возле метро «Университет». Через два часа. Деньги иметь при себе. Все ясно?

— Девушку тоже туда привезете?

— Ты упертый, что ли?

— Самую малость. Мы же договорились.

— Ладно, будет тебе девушка… С Леонидом Григорьевичем не валяй дурака. Он туфты не любит. Мой тебе совет, как собутыльнику.

— Спасибо, Вовик.

— Я не Вовик. Но это неважно.

До метро от меня пехом десять минут, но приехал я туда на машине загодя, минут за двадцать. Устроился в прокуренной кафешке за угловым столиком. Помещение небольшое, слабо освещенное. Народу почти никого: за стойкой бара двое парней потягивали пиво, да одинокий алкаш средних лет дремал за одним из столов над рюмкой с чем-то зеленым. Оглядевшись, я понял, что тут самообслуживание. Подошел к стойке и попросил у бармена кружку пива и бутерброд с сыром. В десятку влетело.

Не успел осушить половину кружки, как рядом, не спрашивая разрешения, очутился молодой человек в распахнутой кожаной куртке, с красивой золотой цепью на могучей шее. Ничем не примечательный блондин лет двадцати пяти. Разве что в пустых, невыразительных глазах словно застыли две слезинки. Уродство не уродство, но неприятно.

— Вы, надо полагать, господин Щука?

Блондин поморщился:

— Кому Щука, кому Леонид Григорьевич. Бабки принес?

— Да.

— О чем хотел потолковать?

Слова он цедил снисходительно, свысока и по внешнему облику тянул, пожалуй, на аспиранта.

— Не вижу Ольгу, — сказал я.

Аспирант улыбнулся, и сразу стало ясно, почему его прозвали Щукой: передняя челюсть хищно выдвинулась вперед со всеми своими пломбами и с двумя золотыми коронками с левой стороны.

— Пацаны передали, ты забавный… Иван Алексеевич, кажется? Нагловато себя держишь. Может, надеешься на кого?