Анатолий Афанасьев - Против всех

Старик щелкнул пультом и обернулся к Анечке.

— Видела?

— Помилуйте, Степан Степанович! Я девушка робкая, покладистая. Зачем меня губить? У меня жених есть. Только он в отъезде.

— Спрашиваю, чего по телику казали, видела?

— Чего там видеть, каждый день одно и то же.

— То-то и оно. — Старик, покряхтывая, сполз с кресла, мелко переставляя ножки, как на маленьких ходулях, переместился к ней на кровать. — То-то и оно, пигалица. Потому вас и взяли голыми руками, что мир вам, дурням, нелюбопытен. Пока жили люди общим разумом, крепки были. А как взялся каждый только о своей жопе думать, враг и одолел. Страну жалко. Какая великая была страна. Ты-то не помнишь, а я все помню.

Анечка обрадовалась, что старик завел с ней умный разговор. И тема знакомая. Отец тоже любил поговорить об этом — великая страна, славное прошлое, — повышал голос, возбуждался, но потом крепко засыпал без всяких снотворных.

— У каждого поколения, Степан Степанович, — Анечка с трудом ворочала языком, будто в рот ваты напихали, — свои представления о жизни. Наверное, я тоже скажу своим детям: вот в наше время, не то, что у вас…

Никодимов глядел на нее с презрением.

— Надо же, умница нашлась, — передразнил: — Своим детям! Наше время! Да тебе еще позволят ли их иметь, детей-то? Ишь разогналась. Другие решат, кому можно рожать, кому нет.

— Еще чего, — не сдержалась Анечка. — Никого и спрашивать не буду. Нарожаю — и все. Мы с женихом…

— Ну-ка, ну-ка. — Неожиданно она почувствовала, как стариковы руки сноровисто шарят по ее вздрагивающему тельцу. Стиснули груди, промяли живот. — А ничего ты, складненькая на ощупь. Съедобненькая.

— Ой! — взмолилась Анечка. — Что же вы со мной делаете? Пожилой человек, как не стыдно!

— Молчи, егоза. В лягушку превращу. Хочешь лягушкой заквакать?

— Ой нет!

— То-то же… Кто же он, твой женишок нареченный?

— Егорка Жемчужников, — выпалила Анечка, понимая, что еще мгновение и ей несдобровать. Из цепких паучьих лап не вырвешься.

— Егорка? — переспросил колдун, внезапно убрал жадные руки. — Тарасовны сынок?

— Ага. — Анечка поспешно застегнула пуговки на халате.

— И Харитона знаешь?

Анечка догадалась соврать.

— Харитон Данилович мне как второй отец, — призналась скромно.

— Тогда иной расклад, — важно изрек Никодимов. — Тогда дыши. А жаль. Лягушкой тебе лучше. Ква-ква-ква — как хорошо. Никаких забот. Лови себе комариков.

Заметив в кустистых зеленых глазках лукавый блеск, Анечка совсем осмелела:

— Не хочу ква-ква. Отпустите, Степан Степанович.

— Да я тебя вроде больше не держу… И где же он нынче обретается, наш князь? Не в курсе? Чего-то давно его в городе не видать.

— За Егоркой поехал в Европу, — вдохновенно врала Анечка. — К празднику вернутся. Может, на Рождество и свадьбу справим.

— Вона как… Ну-ну… Нашему теляти да волка поймать…

По отделению летела как на крыльях. Действительно, не так страшен черт, как его малюют. Пронесло беду мимо, только волосики затрещали.

…Так и вертелась меж трех палат — и заработала прилично. Туркин совал доллары неизвестно за что, и старик Никодимов иной раз делал презенты — да какие! Подарил сережки: крохотные, золотые и с малиновыми камушками, вспыхивающими на свету подобно солнышку. Такие на улицу не наденешь, оторвут с ушами вместе. Еще поднес пасхальное яичко из тяжелого лазоревого камня, а внутри замурован темно-коричневый дракоша с черными, бедовыми глазками. Яйцо повертишь, и дракоша шевелится, подмигивает и даже, кажется, клацает зубастой пастью. Чудо, не яичко!

Подарок сопроводил просьбой:

— Мышкина увидишь, передай, чтобы объявился. Нужен он мне. Передашь?

— Конечно, передам, — осмелилась и спросила: — Степан Степанович, а не страшно вам быть колдуном?

— Бывает и страшно, — серьезно ответил Никодимов. — А бывает, ничего. Кто тебе сказал, что я колдун?

— Все про это знают. Да я сама вижу.

— По каким же признакам?

Девушка его больше не боялась, но, натыкаясь на болотное свечение глаз, все же иногда вздрагивала.

— Хотя бы дракончик этот в яичке. Он при вас зубками щелкает, головой трясет — совсем живой. А без вас будто засыпает. Никак не растормошишь. Значит, отзывается на ваши чары.

— Бедная девочка, — покачал головой Никодимов. — Видно, слепенькой проживешь. Да тот колдун, какого ты поминаешь, в каждом человеке есть.

— И во мне тоже?

— Да еще какой. Скоро сама узнаешь.

Загадочные речи старика тешили ее самолюбие, ей захотелось сделать ему что-нибудь приятное.

— Хотите пятки почешу?

— Нет, — отказался Никодимов. — Для этого ты, пожалуй, не годишься. Это я ошибся сперва… Гляди, не забудь про Мышкина. Он мне позарез нужен.

…Леня Лопух тоже ей покровительствовал. Ежедневный массаж, который она делала, однажды привел к тому, что он обнял ее и крепко поцеловал в губы. Анечка затрепетала, но не отстранилась.

— Зачем вы так, Ленечка? Для вас ничего не значит, а у меня жених.

Лопух поморщился с досадой:

— Заманала со своим женихом… Не пойму, что ты за человек, Анька. С виду клевая телка, а иногда блаженная какая-то. Если не хочешь, зачем липнешь?

— Я к вам липну, Ленечка?!

— Не я же к тебе. Трешься, как кошка возле сметаны.

Анечка не обиделась, привыкла, что Лопух режет правду-матку напрямик. С трудом высвободилась из его объятий.

— Нет, я не трусь. Это ненарочно получается. Конечно, вы мне нравитесь, Ленечка, но вряд ли у нас выйдет что-нибудь путное. Просто так побаловаться вам же самому не надо.

— Не выйдет — из-за жениха, что ли?

— Не только из-за него. Егорка, может, на мне еще и не женится, когда узнает получше… Но и с вами мы друг дружке не подходим.

— Почему?

— Вы сильный очень, Ленечка, вам воевать охота. Я же по глазам вижу. Вы не предназначены для тихой семейной жизни.

— Тебе нужна тихая жизнь?

— Конечно, — твердо ответила Анечка. — Я хочу, чтобы у меня был надежный муж, большой дом и много детей. И чтобы в очаге горел светлый огонь. Такой уж я уродилась.

Леня скривился в чудной усмешке. Серые глаза заволокло туманом.

— Первый раз такое слышу. Светлый огонь в очаге. Может, ты и впрямь ненормальная, Анька?

— Нормальная, — уверила Анечка. — Нормальнее не бывает.

Между тем тоска по Егорке донимала ее все пуще, и, когда стала нестерпимой, она опять собралась к Тарасовне. Словно бес толкнул в бок, а ведь чувствовала, не надо идти.

По дороге купила три пунцовые гвоздики, чтобы уважить будущую свекровь, и тут ей явилось грозное предзнаменование. Загляделась на какую-то витрину, споткнулась на ровном месте, выронила букет, и гвоздики разбились об асфальт, точно стеклянные. Лепестки разбросало по земле кровяными каплями. С ужасом подняла с земли три голые веточки.