Анатолий Афанасьев - Сошел с ума

Поделюсь открытием: удобно летать без поклажи. Я был совсем пустой — чемодан с вещами остался в гостинице на память Федоренко, — у Полины кожаная, на молниях сумка почти без веса. Без затруднений миновали таможню и прошли через два турникета. В зале толпилась небольшая группка встречающих. Полина отпустила мою руку, и я почувствовал, как она напряглась. Откуда-то сбоку к нам приблизились двое мужчин в милицейской форме, капитан и старлей. Высокие, стройные, с сосредоточенными лицами.

— Госпожа Савицкая? — спросил капитан.

— В чем дело?

— Следуйте за нами.

— Хорошо.

Я подумал, что это, по-видимому, и есть обещанный Трубецким сюрприз, но угадал только наполовину. В сопровождении милиционеров — один впереди, другой сзади — служебным коридором вышли на автомобильную стоянку, наискосок освещенную прожектором, точно надвое располосованную светом и тьмой. Я еще успел подумать, как ловко Трубецкой умеет обделывать свои делишки, — вот тут и началась иллюминация. Сбоку из-за кустов и из-за здания вокзала и еще, как от страха показалось, откуда-то сверху, на нас, будто стая ос, кинулось сразу не меньше десятка головорезов, одетых в одинаковые черные балахоны, с размалеванными (или в масках?) рожами. Я сказал — от страха, но на самом деле нападение произошло так быстро и в такой полной, зловещей тишине, что испугаться по-настоящему я не успел. Кто видел фильмы славного режиссера Хичкока, тот знает, что это такое — ужас среди ночи. В принципе, в ночных побоях, умело организованных, есть свое неодолимое очарование, как в хорошо спетой песне. Быстрота кадров завораживает. Нападавшие не применяли оружия, им оно было без надобности, зато в руках Полины откуда ни возьмись сверкнул короткий, то ли резиновый, то ли пластмассовый стержень. Двое наших милиционеров заняли четкие оборонительные позиции, и вскоре я убедился, что они оба, похоже, были натасканы именно для таких стремительных драк. Завалить их удалось не сразу, хотя силы были слишком неравны. Они прыгали, рычали и сгибались, как две разъяренные пантеры. Полина раза два-три махнула своим стержнем, рассыпая во тьму снопы электрических искр. Хряск ударов, хруст костей, вопли поверженных слились в адскую мелодию. Посреди всего этого бедлама я один стоял, как очарованный странник, в полной неприкосновенности. Капитана и старлея затоптали как-то одновременно: вот только что они мощно отмахивались, кряхтели, круша налетчиков, точно кегли, а вот уже зарылись носами в землю, и боевики в балахонах, деловито пыхтя, месят их ногами, превращая в глину. У Полины вышибли из рук электрическую дубинку, повалили, и один из боевиков, ловко ухватив ее за ноги, волоком потащил к кустам. Я все еще растерянно хлопал глазами, когда наступил и мой черед. Пробегая мимо, один из бандитов, с ленцой, будто спохватясь, засадил мне пяткой в живот. Потом добавил сверху кулаком.

— Отдыхай, дядя! — и умчался, довольный собой.

Я уж думал, спектаклю конец, но оказалось, второе действие впереди, еще более захватывающее, чем первое. Его я досмотрел, стоя на коленях среди разбросанных в нелепых позах тел — двое ментов и трое-четверо «балахонов». Под успокоительно моросящим серым дождичком.

Полину подтащили к черной легковухе, кто-то изнутри открыл заднюю дверцу — и тут на стоянке возникло новое действующее лицо — мужчина в спортивной куртке, в широких спортивных штанах, с палкой наперевес. Палка напоминала шест для прыжков в высоту, но была, пожалуй, раза в два короче. Мужчина держал ее перед собой в вытянутых руках и раскручивал в разные стороны, словно она не давала ему покоя.

— Эй, мужички! — насмешливо окликнул он. — Оставьте дамочку в покое. Бросьте ее! Она же тяжелая.

По голосу я его узнал: это был Трубецкой собственной персоной. Те двое, кто нес Полину, замерли как вкопанные, зато остальные пятеро или шестеро развернулись, оценили обстановку и гуртом двинулись на безумца. Показалось, я даже слышал их довольные смешки: дескать, сейчас, парень, сейчас мы тебе сделаем дамочку!

Не дойдя до Трубецкого, «балахоны» рассыпались и начали его окружать. Но не успело кольцо замкнуться, как шест в его руках, будто сам по себе, описал несколько свистящих оборотов, произведя среди нападающих сокрушительную вырубку. Из пятерых на ногах осталось двое. Уследить, как и куда наносились удары, было невозможно. Двое оставшихся на ногах попятились, что-то недружелюбно клекоча. Шест продолжал вращаться, напоминая целый клубок змей, исполняющих жуткий танец. «Балахоны» побежали к машинам. Трубецкой шел за ними, крича:

— Оставьте женщину, говорю по-хорошему, придурки!

Из машины на асфальт вывалился юркий мужичонка, показавшийся с моего зрительского места нестрашным и маленьким, почти мальчишкой. Но от этого мальчишки потянулись в сторону Трубецкого пульсирующие огненные стрелы. Боец, прижав приклад к брюху, палил из автомата. Трубецкой качнулся туда-сюда, опираясь на шест, и рухнул на бок. Издав торжествующий вопль, мальчишка ринулся к нему, но не сделал пары шагов, как словно наткнулся на стену лбом. Несколько мгновений он изумленно вглядывался вперед, бросил автомат, погладил себя ладонью по животу и поднес руку к глазам. Слышно было, как он сказал «Ах!» — потом сел и наконец лег на асфальт. Все его движения казались абсолютно осознанными, хотя и противоречили здравому смыслу: так вел бы себя человек, который в разгар боя вдруг плюнул на все и улучил минутку, чтобы вздремнуть. Сначала я ничего не понял, кроме того, что Трубецкому и автоматчику хана, но, оглянувшись, увидел, что оживший капитан, приставив к упертой в землю руке пистолет, уже выцеливает следующую жертву.

Тут же выяснилось, что и Трубецкому никакая не хана: резво вскочив на ноги, он одним махом одолел расстояние до машины, куда двое боевиков, под шумок, почти запихнули Полину. Машина выпадала из света прожектора, замкнутая в темное пятно, и мне было не очень хорошо видно, как действовал Трубецкой своим смертоносным шестом, зато я отчетливо услышал несколько характерных звуков: так лопаются брошенные на пол горшки. Капитан пальнул еще разок и разнес вдребезги переднее стекло, но даже я понял, что это лишний шум. Трубецкой, взвалив Полину на плечо и не выпуская из руки шест, бежал к нам.

— Давненько не виделись, — обратился ко мне. — Встать сможешь? Быстро надо сматываться.

Об этом я и сам догадывался. Кое-где на асфальте закопошились «балахоны», и двое (или больше?) мужчин, оставшихся у машины, о чем-то шушукались. Один из них поднес к губам рацию. Капитан, стрелявший из положения лежа, теперь тоже был на ногах. Бодро спросил:

— Шеф, может, еще вмазать пару горяченьких?

— Не надо, — отозвался Трубецкой. На плече у него затрепыхалась Полина.